…Когда европейские ученые впервые обратили внимание на осетин­ский народный эпос, а это было в начале XIX столетия, то случайно попавшим в Осетию ученым трудно было без знания языка, без це­лого коллектива местных научных работников точно ориентироваться во всем величии создания этого народного творчества. Они попали на обломки уже давно разрушившегося огромного, великолепного дворца – народного слова. Как часто бывает в такой «археологиче­ской раскопке», они смогли воспользоваться лишь тем, что было на поверхности, что легко было достать среди огромной массы уже пере­путавшихся остатков вариантов некогда цельного эпоса. В памяти народа едва уцелели ходячие имена: Урызмаг, Сатана, Хамыц, Батрадз, Сос­лан и Сырдон. Эти имена в момент записи фольклора отодвинули и заслонили собой имена других, более древних героев и героинь. Записи произ­водились не по всей Осетии одновременно, а от случая к случаю. Лучшие сказители в то время, безусловно, знали о более древ­них нартах, но поскольку о них никто не расспрашивал, в записи того времени они не вошли.

Почти двести лет, как в записях о нартах фигурируют лишь одни и те же имена, причем и типаж, и характер героев, и их действия иногда перепутаны до невозможности и доходят иногда даже до пол­ного неприличия образов, как, например, излюбленный вариант о рождении «нарты Сатана», мать которой сразу разрешилась и девоч­кой, и жеребенком, и собакой. (М.Туганов имеет в виду, в первую очередь, распространенный вариант В. Миллера, не хорошо знавшего осетинский язык, и потому в ряде сказаний допустившего, и в частности в повествовании с рождением Сатаны, непростительные, грубейшие ошибки при переводе). В записях нартовского эпоса от разных сказителей фигурирует на разные лады следующий вариант о рождении Сатаны: «Умирая, Дзерасса, мать Хамыца и Урызмага, просила своих сыновей покарау­лить ее тело в течение трех дней после ее смерти, говоря: «Я ос­таюсь в долгу у Уастырджи, и он мне может отомстить». Она намекала на тот факт, что она обманула Уастырджи, который хотел на ней жениться после гибели ее мужа Ахсартага. Сыновья, похоро­нив ее в «заппадзе» (склепе), стали караулить. Первые две ночи  караулил  Урызмаг,  а  третью – Хамыц. Уастырджи, желая обмануть Хамыца, пустил на небо утреннюю звезду Бонварнон. Хамыц, видя это, решил, что до утра уже ничего особенного не может случиться. «Чем тут попусту стоять, пойду-ка лучше в Нартовский аул да по­танцую с красавицами-девицами», – подумал он. Хамыц ушел на тан­цы, а Уастырджи выполнил свое желание: волшебной своей плетью он превратил покойницу в юную красавицу и сначала сам провел с ней ночь, а затем пустил к ней собаку и своего коня Авсурга. Пос­ле этого Уастырджи вновь превратил женщину в покойницу и уехал. Прошло достаточно времени, когда Сырдон, проходя мимо склепа Дзерассы, услышал оттуда раздавшийся плач ребенка, лай щенка и ржание жеребенка. Сырдон сообщил об этом нартам. Нарты доста­ли из склепа Дзерассы девочку, которую назвали Сатана, собачку назвали Селам, и жеребенка – Арфан. Как Сатане не было рав­ной по уму на свете, так и собака, и лошадь были лучшими среди животных на всей земле».

Однако этот вариант у сказителя Андиева (записанный самим Махарбеком Тугановым – прим. ред.) звучит совсем по-другому, более осмысленнее. К тому же он полон поэзии и соответствует высокому стилю такого произ­ведения, как «Сказания о Нартах». Я приведу лишь отдельные места сказания «Рождение Сатаны», так как сказителем оно представлено как отдельная цельная песня:

 

«…Хамыц взял оружие свое и вышел,

Стал он у двери склепа,

Не двигаясь с места,

Как камень могильный.

Высокий Уастырджи смотрел с высоты

И на землю спустился,

Отбивая ногами своего коня,

точно такт в ладоши,

Играя, как на струнах фандыра,

На волосках гривы коня,

Золотым голосом напевая

И подпевая себе;

Вот он (Уастырджи) приближается,

Вот летит он уже

Над Нартским селением, над нартами;

Тех, которые из нартов уже засыпали,

Он усыпил глубоким сном;

Те, кто еще бодрствовали и не спали,

Стали на месте танцевать,

Так весь народ стал хлопать в ладоши,

Слушая звуки фандыра, начал плясать,

Без еды, без питья веселиться стал.

Так сильно шумели от веселья и танцев,

Точно во всех домах

Шла настоящая свадьба.

Лишь только время за полночь зашло,

Хамыц уже очутился там (на танцах).

Заслышав звуки фандыра

И песни веселья,

Он еле стоял уже на месте;

И только завидел он утреннюю звезду «Бонварнон»,

Тотчас оставил он склеп материнский.

Пока Хамыц по танцам ходил,

Уастырджи зашел к покойнице,

Волшебною плетью ее он ударил,

От мертвого сна он ее пробудил.

В одеянии невесты она тут предстала.

Говорит он ей:

«В день, когда ты меня обманула,

Ты далеко ушла от меня,

Но теперь куда денешься?

Послушай, как нарты весело поют:

Это для нас они свадьбу справляют,

Они радуются нашему веселью,

Подпевая нашей песне

И танцуя в «Симде» для нас».

Сам же он провел с ней ночь,

И, когда уходил из склепа,

Сказал ей последнее слово:

«Не печалься за свое мертвое тело

И не горюй о сегодняшнем дне:

Здесь в склепе, в знак женитьбы,

По нартовскому обычаю, оставляю,

Как выкуп, моего жеребенка,

А для оберегания тебя –

Своего желтошеего пса.

Тебя будут охранять все время:

Днем – конь мой,

А ночью – мой желтошеий пес...

Мимо могилы твоей

Не проползет и муравей,

Над тобой пролететь

Не посмеет и муха»...

Снова ударил он ее волшебной плетью,

А жеребенка и собаку свою

Завел к ней в могилу

И тут же их превратил

В каменные изваянья,

Закрыв крепко двери заппадза.

Сел он на серого Авсурга своего.

И вот он едет,

Ногами коня хлопая, как в ладоши,

На гриве коня играя, как на фандыре,

А голосом «благодатным» поет

И подпевает себе...»

 

Далее в таком же стиле сказитель передает, что по истечении определенного времени у покойницы родилась девочка, названная са­мим Урызмагом «Сайд-Ана», что значит «обманутая мать». Урызмаг понял, что Хамыц не укараулил покойную мать, и потому рож­денную «златокудрую девочку» он назвал «Сайд-Ана», которая затем в народе стала называться «Сатана», и ей подобная, – заканчивает Андиев, – у нартов больше не родилась».

Юго-Осетинская бригада по нартовскому эпосу в процессе рабо­ты убедилась в том, что многие записи нартовских сказаний, записан­ные раньше в разных сборниках и на севере, и на юге Осетии, есть порой простое, безусловное искажение фольклора...

Стремление восстановить величие нартовского эпоса, одного из гениальнейших народных творений – задача в высшей степени благо­дарная и неотложная. Но в погоне за этой высокой идеей не надо за­бывать, что в такой головокружительной работе мы можем попасть впросак, кладя в основу здания мусор вместо высококачественного гранита или мрамора.

Гениальный творец «Войны и мира» Л. Н. Толстой, работая над записью русских народных былин, говорил, что надо кропотливо за­писывать всякий вариант, даже если бы он отличался от другого лишь только одним словом. Только таким образом и были собраны русские были­ны. Этому же примеру необходимо следо­вать и всем, кто работает и будет работать еще над нартовским эпо­сом...

 

Отрывок из статьи Махарбека Туганова «Новое в нартовском эпосе», опубликованной в «Известиях Юго-Осетинского НИИ», 1946 г.

 

Юго-осетинская газета «Республика»