Одним из важных источников определения прошлого осетинского народа являются свидетельства многочисленных путешественников и исследователей, побывавших в местах его расселения. Монахи-миссионеры, торговцы, военные, люди волею судеб оказавшиеся в Осетии, а позже и научные работники, оставили нам бесценные факты по истории и этнографии алан и их прямых потомков осетин. Наиболее интересные и содержательные из этих хроникальных свидетельств мы продолжаем публиковать на страницах нашей газеты.

 

Плутарх, древнегреческий историк и философ (90 год н.э.):

«…Обычай садиться на шкуру у скифов заключается в следующем: если кто-нибудь, потерпев от другого обиду, захочет отомстить за нее, но увидит, что он недостаточно силен для этого, то тогда он приносит в жертву быка, разрезает на куски его мясо, варит их, а сам, разостлав на земле шкуру, садится на нее, заложив руки назад, будто связан по локтям. Это считается самой сильной мольбой. Родственники сидящего и вообще все желающие подходят, берут каждый по части бычьего мяса и, став правой ногой на шкуру, обещают, сообразно со своими средства-ми, один – доставить бесплатно пять всадников, другой – десять, третий – еще больше, иной – тяжеловооруженных или пеших... Таким образом, иногда у шкуры собирается большая толпа, и такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клятве».

 

Лукиан Самосатский, древнегреческий хроникер (160 год нашей эры):

Из свидетельств сарматского военачальника Арсакома: «Царь Эвбиот, призванный от савроматов, возвратился в свою страну, собрал большое войско и через горы вторгнулся в страну врагов. Эвбиот, вел с собой поголовное ополчение эллинов и приглашенных на помощь аланов и савроматов в количестве двадцати тысяч. Когда соединили свои войска, то всего оказалось девяносто тысяч, в том числе одна треть конных стрелков. Мы же (я тоже участвовал в походе, обещав на шкуре быка сотню своекоштных всадников) собрались в числе немногим меньше тридцати тысяч вместе со всадниками. Заметив приближение врага, мы двинулись навстречу, выслав вперед конницу. После долгого и упорного сражения фаланга начала расстраиваться и, наконец, все вражеское войско было разрезано на две части, из которых одна обратила тыл, но так, что поражение не было явным и ее бегство казалось отступлением; да и аланы не осмелились далеко преследовать; другую часть, меньшую, аланы окружили и стали избивать, бросая отовсюду тучи стрел и дротиков, так что враг оказался в очень бедственном положении и многие стали уже бросать оружие».

 

Полиен, древнеримский историк военного дела (162 год н.э.):

«Однажды жители Гераклеи выступили против правителя Левкона с многочисленным флотом и стали делать высадки в его стране, где заблагорассудится; Лев-кон, видя, что его войска действуют нерадиво и не препятствуют высадкам врагов, для противодействия высадке поставил впереди гоплитов (тяжеловооруженные пехотинцы – ред.), а позади их – скифов, и во всеуслышание приказал последним в случае, если гоплиты будут действовать вяло и дозволят врагам высадиться, стрелять в них и убивать. Услышав это, гоплиты мужественно стали препятствовать врагам высаживаться… Тавры, скифское племя, предпринимая войну, всегда перекапывают дороги в тылу и, сделав их непроходимыми, вступают в бой: делают они это для того, чтобы, не имея возможности бежать, необходимо было победить или умереть».

 

Алкифрон, древнегреческий писатель (250 год н.э.):

«Амага, жена Медосакка, царя сарматов, живших на Понтийском побережье, видя, что муж ее предается роскоши и пьянству, по большей части сама чинила суд и расправу, сама расставляла гарнизоны, отражала набеги врагов и помогала обижаемым соседям. Блестящая слава о ней разнеслась по всей Скифии, так что и жившие на Таврическом полуострове херсонесцы, обижаемые соседним царем, попросили ее принять их в число союзников. Амага сначала послала к этому царю приказание прекратить свои набеги на Херсонес; когда же тот не послушался, она выбрала 120 человек, сильнейших душой и телом, дала каждому по три лошади и, проскакав с ними за сутки 1200 стадиев, внезапно явилась ко двору царя и перебила всех стражей, стоявших у ворот. Они пришли в смятение от неожиданности и вообразили, что нападающих не столько, сколько они видели, а гораздо более. Амага же, ворвавшись со своим отрядом во дворец, убила царя, а царскую власть вручила сыну убитого, приказав ему править справедливо, помня печальную кончину отца».

 

Г. Козачковский, коллежский асессор. «Записка об осетинских ущельях, присваиваемых князьями Эристовыми-Ксанскими» (1831 год):

«…В ущельях более отдаленных, как Маграндвалетском (Урстуалта – ред.), Тлийском, Чипранском, Гвидиском, Кногс-ком и других, на кои Эристовы объявляют претензию, нет никаких следов их управления. До покорения нашими войсками, осетины, в сих ущельях живущие, представляли образец свободных народов. У них существовали одни семейные связи; в деревнях и ущельях не было совершенно никакого повиновения; каждый способный носить оружие считал себя вполне независимым. Пример Эристовых подал повод и князьям Мачабели присваивать вновь покоренных осетин, живущих по Большой Лиахве, в ущельях Рукском, Джомакском, Урсдзуарском, им никогда не повиновавшихся и не принадлежащих».

 

К.Кох, немецкий путешественник и естествоиспытатель(1831 год):

«…В большинстве голубые и большие глаза имеют у женщин какое-то мягкое, а у мужчин, какое-то спокойное выражение. Дикий взгляд, которым отличаются черкесы и все кавказские жители, отсутствует у осетин... Таковы осетины из внутренних местностей страны, кешелты (чесельтцы – ред.), кудары, дигорцы и др. Их приятный вид усиливается еще приветливостью, я бы сказал любезностью, с которой они встречают каждого чужеземца. Все их движения закругленные, они ходят твердым шагом. Я видел в Кола (селение в Дзауском районе – ред.) 16-летнюю девушку, которая гнала перед собой быков, одетую в лохмотья, и, несмотря на это, я был восхищен ее осанкой, походкой и всеми ее движениями больше, чем ее ослепительной красотой...

...Ко мне подошел старый, полный достоинства осетин, приглашая к себе. Я не счел возможным отказаться, и мы отправились в его дом, расположенный на противоположной возвышенности р. Проне и входящий в селение Торманеули... С радостью смотрел я на красивые высокие фигуры молодых женщин, одетых в несравненные синие платья и занятых приготовлением хлеба. Если бы Дюбуа и Шегрен видели их так, как видел их я, то они не допустили бы ошибку признать финское происхождение осетин. Женщины ходили с достоинством и все их движения были красивы. Мне было бесконечно жаль, что они удалились после то-го, как хлеб выпекся…»

 

Август Гакстгаузен, немецкий путешественник (1857 год):

«...Осетинское пение имеет что-то европейское; ...слышанные мною их песни имели определенную мелодию и кадансы, сообразные нашей гамме. Пение имело свои вариации и перемены. Один певец пел мелодию, а другой выдерживал основную ноту, что было исполнено приятности для слуха; потом второй пел строфу, а первый выдерживал тонику...».

 

Подготовил Коцты Х.

Юго-осетинская газета «Республика»