В сочинении грузинского историка XI века Джуаншера Джуаншериани «Жизнь Вахтанга Горгасала» есть интересные сюжеты, связанные с Осетией. «В пору, когда Вахтангу исполнилось десять лет, явились бесчисленные войска овсов и полонили Картли от начала Куры до Хунани, разорили просторы, но укреп­ленные города миновали, за исключени­ем Каспи. Город же Каспи(грузия) захватили и сокрушили, увели сестру Вахтанга Мирандухт – девочку трех лет. Не овладев долинами картлийскими, а также Кахети, Кларджети и Эгриси, вторглись в Ран и Мовакан, полонили их, прошли ворота Дербента, ибо сами дербендцы указали им этот путь, а затем победно вернулись в Овсети». Возмужав, уже 16-летним, Вахтанг собирает войско и, совершив успешный поход в Осетию, возвращает пленников-грузин, сестру свою и с добычей возвращается в Грузин­ские пределы. В описании последовавших затем событий имеется любопытный эпи­зод. «Царь Вахтанг... раздал дары народу своему, сделал знатными всадников мно­гоопытных, отважно сражавшихся против овсов (буквально: «среди овсов» или «в овсах» – омас шина овстаса»). 

       Мы позволили себе усомниться в точ­ности передачи мысли Джуаншера. В самом деле, кого сделал Вахтанг Горгасал знатными? Тех, кто сражался против овсов или тех, кто сражался «в овсах»? Иными словами, непонятной остается этническая принадлежность «возвышен­ных» – грузины это или осетины? На первый взгляд вроде ясно, что отличив­шиеся в битвах получили в знак награды «возвышение», означавшее, видимо, по­вышение статуса в государственной ие­рархии. Вряд ли это коснулось рядовых воинов. Что касается начальников отря­дов, то и они, уже до этого входившие в привилегированную часть общества, едва ли нуждались в возвышении. Здесь нам представляется другое. Указанное «воз­вышение» отличившихся в боях воинов расценивается исследователями как со­здание личной привилегированной дру­жины царя.   

      Как известно, Вахтанг Горгасал начал (после долгого владычества персов) борь­бу за освобождение Картлийского царст­ва. Для этого нужна была армия, обнов­ленная в структурном отношении. Наиболее надежной в смысле приверженности была личная царская дружина. На нее он опирался при всех перипетиях, которые происходи­ли в государстве. Попасть в нее было большой честью. Непосредственная зависимость от царя и царского дома была гарантией исключения неподчинения, проявлением сепаратизма и пр. На феодалов-вассалов царя твердой надежды не было. В этом случае иноэтничные воины оказывались более надежными.  В древности и средневековье, да и в новое время, имя, которое давали мла­денцу, часто было значащим, теофорным, со значением апотропейной магии, уни­чижительно-отвлекающим, с зоологиче­скими или устрашающими элементами, со знаком предначертания, тотемистиче­ского характера и пр. Видимо, с военны­ми отрядами и обычаями связано и наречение будущего царя Вахтангом и добавление к его имени прозвища «Горгасал» – «Волчья голова». Джуаншер Джуаншериани рассказывает, что во вре­мя ожесточенных боевых действий с персами (а скорее всего – до них) «Вахтанг соорудил себе шлем из золота и изобразил спереди Волка, а на обратной стороне – Льва. И устремлялся он туда, где сдавали силы грузин, и под его натиском падали воины персидские, слов­но онагры под натиском льва. Впредь персам стало невмочь противостоять ему, ибо запомнили того, у кого выведены (на шлеме) Волк и Лев, и при виде Вахтанга восклицали: «Дур аз Горгасал», что озна­чает следующее: «Остерегайтесь головы Волчьей». После этого и нарекли царя Вахтанга Горгасалом». Это объяс­нение древнего историка кочует из одного издания в другое, можно сказать, без комментария. При ближайшем рассмотрении уже само имя «Вахтанг» имеет «волчью» основу. В.И. Абасв, восстанав­ливая это имя из Вахтанг – Warhtang-Varka-tanu, определяет его как «имеющий волчье тело» и приводит аналогии из осетинского нартовского эпоса Warhtanag. Иными словами, имя Вахтанг означало (по-персидски) «имеющий  вол­чье  тело». Т.В. Гамкрелидзе и В. В. Иванов разделяют это положение В.И. Абаева и говорят о распространенности культа волка и особой роли последнего на Южном Кавказе, а также отложении его в языковой практике ряда народов, о табуировании  имени волка и замене заимствованными словами.                   

        Согласно этим данным, еще до того, как у персов укоренился в лексиконе призыв остерегаться грозного противни­ка, для них уже он был «имеющим волчье тело». В результате в сочетании имени царя с прозвищем получилось нечто несуразное, почти тавтологиче­ское: «имеющий волчье тело — волчья голова». Дважды связанный с «волком» (первоначально с наречением «закон­ным» именем, а затем и присовокуплени­ем к нему клички), прославленный грузинский царь, по нашим предположени­ям, и в самом деле имел связь с волками (разумеется, не в прямом смысле). Эта связь почему-то была замечена только персами, «не обратившими» внима­ние даже  на то, что на шлеме Ва-хтанга изображалось не менее хищное и грозное животное – лев.  Однако,  за  исклю-чени­ем вышеупомянутого свидетельства Джуаншера об изображениях на шлеме Горгасала, в источниках никаких других сведений нет. Следует полагать, что данный пассаж древней хроники является домыслом, понятным средневековому ав­тору и его современникам и объясняю­щим прозвище царя.   

           Исследовавший вопросы воинских обычаев у европейских народов итальян­ский ученый Ф. Кардини специально останавливается на ритуальном и психо-поведен-ческом превращении воина в ди­кого зверя. Обычаи, по которым победи­тель украшает себя останками повержен­ного противника, уходят в глубокую древность. Это необходимо рассматривать не только как показатель героизма или хвастовство героя (например, одевание шкуры, украшение костюма клыками и когтями и пр.). Воин как бы «превраща­ется» в зверя. Воины-звери терроризировали противника. Их переодевание (пере­воплощение) действует не только на противника, но в первую очередь на самого надевшего шкуру.   

              По словам Ф. Кардини, «германский воин, рычащий как медведь, либо надевший на себя собачью голову, как бы на самом деле становится медведем, волком, бешеной со-бакой. Между ним и животным, с которым он себя отождествлял, устанав­ливалась симпатико-магическая связь». Одетый в шкуру барса Тариел («Витязь в барсовой шкуре»), безусловно, является ярким примером этого древнего обычая, а не просто использующим мех для одежды. Заметим, что, к сожалению, иллюстра­ции к великой поэме Ш. Руставели грешат истиной, представляя шкуру бар­са на герое как декоративный элемент. Отношение соплеменников к воинам-волкам разное. Безусловно, отрицатель­ное у тех слоев населения (непосредственных производителей), которым они наносили ущерб. Однако, статус у них был все же достаточно высоким, и во время всеобщей опасности они для всех считались надежной защитой.   

        Воинские объединения или дружины нередко сравниваются с волчьей стаей. Дружина (волчья стая) являлась приви­легированной группой, имела соответст­вующую атрибутику и, конечно, счита­лась высокопрофессиональной. В стае-дружине, по всей видимости, существова­ла «железная» дисциплина, цементиро­вавшаяся властью начальника, команди­ра, предводителя. Поскольку все в стае – «волки»,  то во главе нее должен нахо­диться вожак, глава «волков». Дружина таких «волков» была и у царя Вахтанга. Поэтому, возможно, прозвище царя было не «волчья голова», а «глава волков».Итак, по нашему гипотетическому построению, Вахтанг возглавлял особую, приверженную ему «дружину  волков». Кто же входил в царскую дружину, в эту привилегированную часть войска, гвардию? Выше мы попыта­лись сказать, что более верной царю должна была быть иноэтничесская группа. В самом деле, такая группа (или отряд), не имея кровнородственных (во всяком случае в первое время) связей и корней в местной среде, безусловно, зависела бы от своего хозяина-сюзерена, возвысивше­го их (до известного предела), ще-дро одаряющего всеми благами, предоставля­ющего определенные льготы и т.д. 

         Словом, преимущества иноэтничной военной группировки или дружины как будто налицо. Мы отмечали, что это не собст­венно наемники, которые на договорных началах и на определенное время выпол­няли военные функции. Здесь должны были действовать другие принципы. Как отмечает, Ф. Кардини, в приглашении «варваров» в римскую армию (II-IV вв.) было не только стремление воспользо­ваться военными навыками степняков и прочих народов. Не последнюю роль сыграла и слава верных и доблестных воинов, каковой варвары пользовались в Риме. Так, «при императоре Грацианс (375-383 гг.) аланы включают­ся в состав римской армии, а сам импера­тор появляется перед войсками в аланском вооружении». Грациан одевался в «аланское» одеяние не потому, что оно ему нравилось (что тоже не исключает­ся), а из желания больше привязать к себе воинов-алан и продемонстрировать одеждой свое особое отношение к аланам. Из этого эпизода видно, что римские императоры не только вступали в договоры с аланами, но и ценили эти союзы.   

      О развитом военном искусстве у алан, об их превосходном оружии, которым они владели в совершенстве, красноречиво говорят летописные свидетельства, свиде­тельствующие о многочисленных похо­дах-набегах как по собственному почину, так и в качестве конфедератов, союзни­ков и наемников. И действительно,  пло­хих  воиновв союзники не берут, воевать не приглашают. Но немало хороших воинов имелось у разных народов. Верных же было меньше. Так вот, аланы отличались верностью долгу, о чем писали древние авторы. Понятие долга, конечно, несколько рас­плывчато и, видимо, не столько долгу были верны аланы, сколько клятве. По всей вероятности, поступавшие на служ­бу, давали особую клятву. Верность ей выдерживалась аланами до конца и это знали все, кто с ними сталкивался. Безусловно, это было известно Вахтангу, как много позже и монгольским влады­кам, у которых аланы были верными телохранителями («даругачи»), снискав­шими благодарность, славу, особую по­хвалу, выражавшуюся в выдаче золотых и серебряных пайцз. Текст клятв не дошел до наших вре­мен, но в осетинском языке сохранились слова этого круга понятий: «ард» – клятва, «ард-хæрын» – давать клятву (букв. поедать «ард»), «ардхорд» – связанный клятвой, «мæнгард» – клятвопреступник.

            Верность клятве была нормой у алан-осетин, тогда как нарушение ее счита­лось бесчестьем. Слово «мæнгард» – клятвопреступник – являлось довольно тяжелой и суровой инвективой. Иными словами, аланы отличались тем, что в последующие времена называли чувст­вом воинского долга, восходящим к вер­ности клятве, побратимству, зафиксиро­ванным еще у скифов – генетических предков алан-осетин. Это качество, бесспор­но, должно было импонировать Вахтангу Горгасалу, когда он набирал свою дружи­ну (гвардию). Косвенным подтверждени­ем тому, что наемников-дружинников набирали в аланской среде, кажется, являются и сведения древнеармянского историка Лазаря Фарпеци. Более того, по мнению Г.В. Цулая, во время антиперсидского восстания картлийцев и армян Вахтангу удалось собрать вспомогатель­ную группу воинов только среди алан, обитавших у Дарьяльских ворот, всего 300 всадников. Другие народы на Северном Кавказе, в частности «хоны» (гунны), на которых надеялся Вахтанг, подвели его, хотя Горгасал был уверен в их поддержке. С другой сторо­ны, до этого события Вахтанг ходил походом на Аланию-Осетию и, казалось бы, аланы не должны  были  вступить  в  союз  с  Вахтангом.

Благодарим за предоставленный материал  газету «Республика»

  Республика Южная Осетия