Национальный взгляд на праздник День святого Валентина
14 февраля 2015 Новости [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [3003 просмотра]
Национальный взгляд на праздник День святого Валентина
Я помню чудное мгновение
Хочу любовь провозгласить страною,
Чтоб все там жили в мире и тепле,
Чтоб начинался гимн ее строкою:
«Любовь всего превыше на земле»
О католическом празднике День Святого Валентина в Южной Осетии узнали лишь после «перестройки», но не параллельно с остальной молодежью постсоветского пространства. Пока у нас шла война, наши сверстники с детским восторгом перенимали все западное без разбора. Заодно и день чужого святого сделали своим. Частично «поселился» этот праздник и у нас, но корни конечно же не пустил, и его празднование это скорее дань моде, лишний благовидный повод выразить свои чувства. К тому же своего национального праздника подобного толка почему то не оказалось... Как бы там не было, сегодня мы предлагаем вашему вниманию воспоминания некоторых друзей нашей редакции о своей первой любви. Правда, раскрывать до конца свои секреты они, конечно же, отказались. smile
Бала Бестауты, председатель Комитет по природным ресурсам Южной Осетии:
– Первые теплые чувства пришли, когда я учился в 5-ом классе. Я тогда был ничем не приметным, щупленьким мальчиком. Со мной училась девочка и я очень хотел ей понравиться, все время думал, как бы ей угодить. В то время в городе продавались маленькие разноцветные леденцы, обваленные в сахаре, в железных круглых коробках. Прознав, что она их сильно любит, решил во что бы то ни стало раздобыть заветную коробку. В те годы активно шла стройка корпусов района «Жилой массив». И я на спор с ребятами спрыгнул со второго этажа строящегося дома. Спорили мы, как вы уже догадались, на… коробку сладких леденцов. На утро я довольный пришел в школу и после уроков незаметно сунул в ее портфель коробочку с леденцами. На следующий день она искала, кого поблагодарить, а я стоял в сторонке и тихонько улыбался. В итоге она так и не догадалась, что это был я, ну а сам я не раскрыл ей свои чувства. Однако та «любовная история» все же положительно сказалась на мне – чтобы быть замеченным я начал лучше учиться smile .
Фатима ТУРМАНОВА, заместитель директора телерадиокомпании «Ир»:
– Первый раз я влюбилась в довольно зрелом возрасте – около 20 лет – в итальянского футболиста Роберто Баджо (причем я официально была в него влюблена – это известный факт). Влюбилась стихийно, как и полагается во время первой любви. Я буквально терроризировала свою маму разговорами о том, какой он замечательный и как здорово играет. Однажды, отец, смотрел по телевизору матч с участием моего кумира, и показал его маме. Роберто в это время завязывал волосы в хвостик и посему моя консервативная мама выбор дочери не одобрила. Буквально через несколько дней я услышала разговор мамы с соседкой, которая в очередной раз интересовалась, отчего ее дочь не выходит замуж (самый актуальный вопрос в нашем городе). Моя мама обреченно вздохнула и ответила: «Она ждет Баджо!» На что соседка перепугано воскликнула: «Сау бонтæ! Марадертæй мыййаг искæцы у!» Она подумала что «Баджо» – какой-нибудь криминальный авторитет... smile
Георгий Багаев, актер Юго-Осетинского Государственного драматического театра им.К.Хетагурова:
– Это было во времена, когда я учился в Москве в Театральном училище им. Щепкина. Были зимние каникулы, и мы «составом» поехали отдыхать в пансионат в Тучково. Там был развлекательный комплекс, можно было кататься на коньках, на лыжах, в общем, все, что душа пожелает. Здесь я и заприметил одну очень миловидную девушку из «щепки». Она понравилась мне сразу, и я, не долго думая, подошел познакомиться. В итоге вскоре мы стали встречаться, и эти встречи продолжились и после возвращения, уже во время учебы. Я часто ждал ее после занятий и провожал домой... Прошло очень много времени. Я вернулся в Южную Осетию, окунулся в послевоенный Цхинвал, чувства постепенно остыли. А около полутора лет назад, сидя дома, смотрел передачу про Сергея Безрукова – показывали кадры времен нашей учебы. Там я случайно увидел ту девушку. Перед глазами пронеслась картина, как мы катались на лошадях, сидели в парке... Тогда она была просто Марией, а сейчас она Мария Порошина.
Инна Гучмазова, певец и композитор:
– Это было, наверно, в седьмом классе. Меня тогда перевели в другую школу, и как это обычно бывает, моя персона вызывала большой интерес не только моих одноклассников, но и других учащихся. Всем было интересно, кто же эта новенькая, которая пришла с другой школы. При этом я очень быстро стала активисткой. Как выяснилось, я неплохо читала стихи и участвовала в разных олимпиадах и литературных вечерах. Однажды мы готовились к очередному мероприятию, и вместе с нами один мальчик-отличник, учившийся классом выше. Во время репетиции, когда все прочитали стихи, и очередь дошла до меня, я заметила на себе пристальный взгляд этого мальчика. Еще подумала, что ему не понравилось, как я читаю стихи. Однако после довольно часто ловила его взгляды. В школе, на перемене, когда я с ним здоровалась он, то краснел, то бледнел, начинал ерзать, теребить рукава своей рубашки, чувствовал себя неловко в моем присутствии. А в один прекрасный день захожу в класс, а на доске огромными буквами написано: «Инна + Людвиг = Л». Естественно, меня все начали в классе подкалывать после этого. Что же касается необходимых при таких обстоятельствах попыток признания, то они так и остались попытками. Чувства остались нераскрытыми. А на следующий год они всей семьей переехали жить в Германию...
Инал Джуссоев (Беге), художник, преподаватель Художественного училища им. Туганова:
– Мне было около 10-ти лет, и в нашем дворе тогда жила Наташка. Она была младше меня на год. Помню, как часто я катал ее на санках – это были самые чистые, светлые чувства первой любви. Как-то зимой я пришел к их дому и начал посвистывать, чтобы она выглянула и вышла на улицу. Подняться самому и постучаться в дверь, было несколько «слабо» – я был еще маленьким, поэтому боялся, что выглянет ее отец. Так я, немного помаявшись, оставил след своей ноги на снегу перед ее окном и побрел домой. На следующий день придя «проведать» свой след, обнаружил на нем отпечаток чьей-то ноги. Оказалось, она наблюдала за мной, и наутро, уходя в школу, оставила свой след на моем отпечатке smile ... Потом, помниться, я прочитал вызубренное наизусть стихотворение Пушкина, посвященное Наталье, и, придя к своей Наталье, прочитал его вслух, выдав за собственное сочинение. Она была на седьмом небе от счастья. Но уже спустя год, когда Наташа сама по школьной программе проходила Пушкина, мой обман был «безжалостно» раскрыт… recourse
Подготовила Мадина Цховребова request
Рейтинг «завидных женихов» Республики (версия газеты «Республика»)
После нашего последнего рейтинга, которые мы проводим периодически, пятерка «завидных женихов» страны претерпела определенные изменения, которые были связаны с переходом в ранг «семейных» сразу двух «наших» «завидных холостяков». Поэтому сегодня предлагаем вашему вниманию нашу новую, а точнее обновленную пятерку самых-самых завидных женихов, которых мы разместили в алфавитном порядке.
Игорь КОЧИЕВ, Председатель Комитета по внешней политике и межпарламентским связям Парламента РЮО
Алан ПЛИЕВ, Глава администрации Цхинвальского района Республики Южная Осетия
Давид САНАКОЕВ, Министр иностранных дел Республики Южная Осетия
Инал ТАСОЕВ, Уполномоченный Президента Республики Южная Осетия по правам человека
Казбулат ЦХОВРЕБОВ, Заместитель Министра иностранных дел Республики Южная Осетия
Азау и Таймураз
Так уж повелось, что католический праздник День святого Валентина давно уже перерос все границы и стал воистину всемирным праздником всех влюбленных. Когда в начале 90-х его «внедрение» проходило на постсоветском пространстве, в Южной Осетии было не до любви, хотя свадьбы игрались и игрались порой в промежутках между боями. После ввода миротворческих сил в 1992 году нашему истерзанному народу нужно было время, чтобы отойди, в первую очередь психологически, от душевных ран. Но вскоре День Валентина и в Южной Осетии все же стал «своим». Вообще все хорошее, откуда бы оно не исходило, видимо, должно оседать. Ведь тот же пресловутый и обожаемый на Западе Хеллоуин так и остался нам чужд. Не наш менталитет. Или, как сегодня говорят, «не наш формат».
В то же время, возникает вполне логичный вопрос. Неужели в немалом «реестре» осетинских праздников не нашлось места своему национальному осетинскому празднику влюбленных? Нет соответствующего небожителя? Или надо просто внимательно изучить пантеон предков или анналы литературы и учредить свой национальный День влюбленных? Молодежь от этого бы только выиграла. Словом, идея вброшена, поэтому надеемся на деятельное участие наших ученых. Ну а сегодня, в канун праздника влюбленных, мы предлагаем вам бессмертный рассказ Сека Гадиева, чьи герои Азау и Таймураз олицетворяются с Ромео и Джульеттой. Хотя если быть честным, любовь последних меркнет перед чувствами наших влюбленных, особенно если сравнить времена и обычаи, в которых они жили. Так почему мы должны дарить открытки в виде валентинок, а не, скажем, в виде листочка карагача – эти два дерева до сих пор стоят несколько склонившись друг к друг на могилах Азау и Таймураза. И это был не вымысел, и не легенда, а правдивая история, которая благодаря славному осетинскому писателю стала достоянием мировой литературы, и в очередной раз доказала, что любовь действительно «всего превыше на земле»...
На берегу Арагви лежит село Ганис. Когда-то здесь кипела жизнь, люди жили вольно и счастливо, ни в чем не зная нужды. Были в Ганисе два соседа: Боба Сачинаты и Бибо Тогузаты. Они любили друг друга, словно два брата. Оба были женаты. Жену Бибо звали Томиан, а жену Боба – Канукон. Эти семьи делили все свои радости и заботы пополам, и печаль у них была общая: и те, и другие были бездетны.
Но, видно, Бог услышал их молитвы, и Томиан и Канукон забеременели одновременно. Надежда поселилась в обоих домах и часто, беседуя, две женщины говорили друг другу: если родятся у нас мальчики – будут братьями, родятся девочки – будут сестрами, а если у одной родится мальчик, а у другой девочка – пусть будут мужем и женой. И дали друг другу слово, что так и будет.
В ночь под Новый год родила Томиан мальчика, а Канукон девочку. Мальчика назвали Таймуразом, а девочке дали имя Азау.
Дети потихоньку росли и с тех пор, как начали ходить, были неразлучны. Они всегда играли вдвоем и жили то в доме Бибо, то в доме Боба. Как-то летом Томиан и Канукон вернулись домой из леса. Дети спали, обнявшись, во дворе Бибо, а сверху на них лежала большая черная змея. Женщины в ужасе закричали. Змея, испугавшись их крика, скользнула и скрылась в густой траве, а Таймураз и Азау проснулись и с улыбкой потянулись к матерям. Те кинулись к ним, осмотрели со всех сторон и, даже убедившись, что с детьми ничего не случилось, долго не могли успокоиться. Змея больше не появлялась, но черной тенью осталась на сердце предчувствием какого-то несчастья.
Шли годы. Таймураз и Азау повзрослели и расцвели, словно яблони весной. Их детская привязанность росла вместе с ними и превратилась в любовь: они уже ни минуты не могли оставаться друг без друга. Им исполнилось по двадцать лет, но Бибо и Боба все откладывали свадьбу.
Настала весна, и Бибо погнал свой скот на горные пастбища. Он сделал загон в зеленой долине высоко в горах и пас скот вокруг него. В канун праздника Атынаг вдруг начался снегопад. Всю ночь, усиливаясь, шел снег и к утру выпал в рост человека. Мир стал белым и безмолвным. И тогда, разорвав громом тишину, с высокой горы сошла лавина, унесла Бибо вместе со стадом и похоронила под снегом в узком ущелье.
Горе пришло в осиротевший дом, и эхо вторило рыданиям Томиан. Собрались люди, похоронили покойника, сказали: «Светлая тебе память!», и разошлись. Того, что осталось от всего добра Бибо, едва хватило на поминки. Люди держатся от бедняков подальше, и счастье обходит их стороной. Боба словно подменили. Он стал холоден с Таймуразом и больше не заходил к нему в дом, запретил Азау встречаться с Таймуразом, зорко стерег ее, так что молодые люди не имели возможности даже поговорить друг с другом. Канукон стала чваниться, она уже не любезничала с Томиан. И если та, как прежде, заговаривала с ней, Канукон презрительно усмехалась и отворачивалась. Боба тем временем подыскивал для дочери другого жениха. Таймураз уже не устраивал его: он обеднел и не годился больше в зятья Боба.
И вот однажды в дом Боба пришли сваты от Биганата – очень богатой семьи – и, устроившись за столом, повели с Боба переговоры. Боба не отвечал ничего определенного и, хоть не подавал виду, но внутренне ликовал: его расчеты оправдывались, дочь его сватали в самый богатый дом в округе. Они долго ходили вокруг да около и, наконец, сошлись на калыме в семьдесят коров.
Азау слушала, притаившись за дверью. Когда она поняла, что договор состоялся, силы покинули ее и она схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Горе и гнев переполняли ее, разрывая грудь. Слезы сами собой покатились из глаз.
Вбежав в дом, она бросилась к матери:
– Наш волк хочет отдать меня какому-то медведю, а ты что скажешь, нана?
– Пусть твою нана принесут тебе в жертву: люди боятся нищеты, а ты сама к ней стремишься! Чем он будет кормить тебя, твой Таймураз? Где что найдет? Не отказывайся от богатства и счастья и не беги вслед за своим глупым сердцем!
– Разве ты забыла, нана, что говорила мне раньше?
– Помню, но то было давно, а теперь они нищие, у них больше нет ничего!
– Люди живут не только ради желудка! – воскликнула Азау. Рыдания душили ее.
– Хорошо, родная моя, хорошо, я поговорю с твоим отцом, и он не отдаст тебя.
Но это были пустые слова. Все осталось, как было. Азау просватали.
Азау похудела, лицо ее побледнело и осунулось от горя, в глазах пылал гнев. Она упорно молчала и не разговаривала ни с кем. Как дикий зверь, смотрела она на отца и мать.
А Боба и Канукон думали так: «Когда Азау станет женой сына Бигана, она полюбит его».
Но разве смог бы кто-нибудь вытравить из ее сердца образ Таймураза? Разве была на свете сила, которая бы заставила ее забыть все, чем она жила с детства?
Как-то Таймураз шел с работы, глубоко задумавшись и глядя себе под ноги. Впереди легла чья-то тень. Он поднял глаза и вздрогнул: перед ним стояла Азау. Она несла еду пахарям. Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз, и не могли вымолвить ни слова. Наконец, Таймураз произнес:
– Дай Бог тебе счастья. Ты нашла хорошего жениха.
Лицо Азау вспыхнуло, в глазах блеснули слезы.
– Видно, так мне было суждено. Но ты будь счастлив.
– Клянусь покойным отцом, пока я жив, я никому не отдам тебя!
– Твоей любовью заклинаю тебя, Таймураз, оставь меня, не обрекай на позор!
– Нет, Азау! Даже если весь мир восстанет, никто не сможет отнять тебя у меня.
– Не делай этого, Таймураз, не губи нас обоих! Ведь, если ты умрешь, мне тоже не жить. Лучше забудь меня, выбрось из сердца, иначе два рода начнут истреблять друг друга!
– Разве ты не знаешь, что человек теряет рассудок от любви? Разум мой помутился, сердце сгорело. Скажи мне прямо: ты моя или нет?
Азау ничего не ответила. Сказать бы «Я не твоя», да где взять силы? Сказать «Я твоя», но она знала, что тогда не миновать беды. И она стояла молча, теребя бахрому своего платка. Любовь, между тем, начала одерживать верх над разумом, удары сердца туманили мозг, огонь сжигал его.
Сердце Азау дрогнуло. Пламя любви полыхнуло в ней, мозг рассыпался огненными искрами. Забыв обо всем, она бросилась на грудь к Таймуразу. Губы их соединились... Потом они сидели на мягкой траве и молчали и лишь звук поцелуев нарушал тишину. Бог знает, сколько бы они так просидели, не помешай им дождь. Началась гроза, и они разошлись в разные стороны.
Была весна. Томиан устроила последние поминки по мужу, потратив на них те крохи, которые еще оставались в доме. Она купила ягнят, приготовила угощение и созвала людей. Люди съели угощение, помянули покойного и разошлись. В доме остались только пятеро друзей Таймураза, прислуживавших на поминках: Бимболат, Камболат, Хазби, Турбег и Чермен. Они сидели в комнате, ужинали и беседовали, обсуждая, как жить Таймуразу дальше. Они построили много воздушных замков, а под конец решили, что ему надо жениться. Но никто не отдаст свою дочь без калыма, а у Таймураза не было ничего, поэтому они решили похитить невесту. Таймуразу поручили предупредить Азау, чтобы та была готова к побегу следующей ночью.
Вечером Таймураз проскользнул в дом Боба, спрятался за дверью и, когда Азау проходила мимо, тихо окликнул ее. Он шепотом сообщил ей план побега. Азау не соглашалась. Боба никогда бы не смирился с похищением дочери, он приложил бы все силы, чтобы разлучить их с Таймуразом и поднял бы на ноги весь род Сачината. С другой стороны, Биганата, узнав, что похищена их невеста, взялись бы за оружие. Поэтому Азау хорошо понимала, какие беды может повлечь за собой ее побег. Но любовь толкала ее на безрассудный шаг, и доводы рассудка меркли перед ней. Азау не смогла долго сопротивляться, только сказала:
– Ты губишь себя из-за недостойной женщины, но воля твоя.
Она дала ему слово, что будет готова следующей ночью и ушла.
На следующий вечер в доме Бибо приготовили то, что еще оставалось от поминального угощения и позвали старших. Чермен отправился к Боба и сказал ему:
– Томиан послала меня за тобой. Кое-что осталось от поминок. Старики уже там и ждут тебя.
Боба, поблагодарив, пошел с ним к Тогузата.
Когда он сел за стол, Таймураз и пятеро его друзей были уже на конях. Один из похитителей, Камболат, был воспитанником Сачината, он и вошел к ним в дом. Убедившись, что там нет никого, кроме Азау и Канукон, он подал Азау знак. Она вышла за дверь, ее усадили на коня и всадники помчались прочь, нахлестывая коней...
От пронзительных криков Канукон всполошилось все село. Поднялась тревога, Сачината и Биганата бросились в погоню. Боба выбежал из-за стола и тоже поскакал следом. Похитителей обошли напрямик, по пешей тропе, и настигли их на плато Кайджин. Поднялась стрельба. С обеих сторон гремели выстрелы, градом сыпались пули. Была ночь, и некому было остановить кровопролитие. Десять человек были убиты – по пять с той и с другой стороны. Таймураз и Азау потеряли друг друга во тьме, среди битвы. Израненный Таймураз сумел скрыться и бежал в Урстуалта, к родственникам матери. Азау спряталась между камней. Сачината и Биганата, вернувшись, разгромили дом Бибо. Томиан укрылась у соседей.
Утром тревожная весть облетела все ущелье. Отовсюду собирался народ, по дорогам к Ганису скакали всадники. Общими усилиями сумели удержать кровников от дальнейшего кровопролития, между ними поставили надежных посредников. Разбор дела назначили на следующее воскресенье, похоронили убитых и разошлись.
Пришло воскресенье. Народ собрался на Ныхас, ждали еще Мистала Рубайты. Наконец появился и он, с посохом в руке. Утренний ветер развевал по его широкой груди белоснежную бороду.
Суд начался.
– Таймураз виновен в том, что сбил с толку девушку, просватанную Биганата, и похитил ее. Азау виновна в том, что, будучи просватанной, согласилась бежать с ним и из-за этого произошли большие несчастья – убиты лучшие юноши, несколько родов стали врагами, нарушилась спокойная жизнь людей. А Боба виновен в том, что выдавал свою дочь замуж против ее воли. Виновны все трое.
Мнения разделились, когда речь зашла о наказании. Одни требовали забросать их камнями, другие – казнить, а третьи, их было большинство, предложили:
– Отречемся от них!
Спор разгорался, люди никак не могли прийти к одному решению. Наконец, встал Мистала:
– Мы один народ, одна семья. Какой бы палец ни отрезать – будет одинаково больно. Как не властны мы над жизнью – так же не властны и над смертью. И та, и другая в Божьей власти. Требуя смерти, мы нарушаем порядок, установленный Богом, и губим две души из нашей семьи. Приговорим их к изгнанию, дорогие мои! А из быков Боба зарежем одного, мост наш давно пора починить, сделаем это за его счет.
Он вытер слезы и сел.
Мудрая речь Мистала и его слезы смягчили сердца людей. Все в один голос сказали.
– Мы согласны!
Мистала обратился к смотрителю дзуара и воскликнул:
– Знаки, сделаем священные знаки клятвы!
Смотритель зазвонил в колокола. На трехгранных березовых палочках сделали зарубки и палочки положили в дзуар. Люди отреклись от Азау и Таймураза и произнесли слова клятвы: «Кто пустит их в свой дом, кто даст им хлеб и воду, кто возьмет их скот в свое стадо, тот пусть будет проклят Ломисской святыней!»
У Боба зарезали быка и починили мост. С кровников взяли слово, что они не тронут друг друга, в знак этого у каждого из усов вырвали по волоску и тоже положили в дзуар. После этого разошлись по сторонам.
В этот вечер Азау, обессилевшая без еды и питья, под покровом темноты спустилась в Ганис. На самом краю села жила одинокая старая женщина по имени Дыса. Азау заглянула в дом сквозь щель в двери. В это время Дыса, положив перед собой лепешку, молилась:
– О боже, дай людям изобилия, чтобы я тоже не умерла с голоду! Боже, если есть где-нибудь такая же несчастная душа, как я, спаси ее!
Она разломила лепешку и принялась за еду. Азау, услышав ее молитву, осмелела и приоткрыла дверь. Дыса обернулась на скрип двери и спросила:
– Кто там?
Азау переступила через порог.
– С-с-с... Это я.
– Бог мой! Азау? Да ведь люди отреклись от тебя, что же мне делать теперь? – растерянно сказала Дыса.
В очаге, вспыхивая неровным пламенем, горел хворост. Азау и Дыса присели рядом у огня. Дыса положила перед Азау кусочки лепешки и сказала:
– Да простит мне Бог, я нарушаю клятву отречения, но, может, не будет на мне греха, если я поделюсь с бедной душой... Поешь, умереть бы мне за тебя, поешь. Ведь в лице твоем ни кровинки...
Черные глаза Азау глубоко запали и были похожи на две мрачные тени. Потрескавшиеся губы дрожали, пересохший язык, не слушался ее, щеки были белее снега.
– Разве можно пускать меня в дом, – сказала она, вытирая слезы концом платка, – как низко я пала, люди будут слагать обо мне позорные песни!
Дыса снова придвинула к ней кусочки лепешки.
– Поешь-ка. Утолишь голод – и сердцу станет легче.
Азау положила в рот кусочек, но горло ее пересохло, она не смогла проглотить пищу и выплюнула ее в руку. По старым, иссохшим щекам Дыса потекли слезы.
– Хоть воды выпей, бедняжка, — сказала она и протянула Азау чашку.
Азау выпила воды и спросила:
– А что с ним?
– Ты спрашиваешь о Таймуразе?
Азау кивнула головой.
– Он в Урстуалта, у братьев матери. Он еще не оправился от ран, но жизнь его, говорят, вне опасности.
Вдруг кто-то позвал с улицы:
– Дыса, а Дыса! Ты дома?
Дыса встала и пошла к двери. Азау метнулась к кладовой. Оказалось, кто-то из соседей прислал Дыса еду – бульон в миске и кусочки мяса. Дыса с благодарностью взяла миску. Когда мальчик ушел, Азау вышла из укрытия.
Они поужинали. Дыса задумалась.
– Оставила бы я тебя на ночь, да вдруг завтра кто-нибудь увидит тебя. Люди отреклись от тебя, и нам обеим будет плохо, если они узнают, что ты у меня. Но скажи мне, где ты скрываешься, и я буду носить тебе еду.
Азау встала. Голос ее дрожал.
– Ты мне теперь вместо родной матери. Я не делилась с тобой своими радостями, но ты разделила мою беду. Прошу тебя, не говори обо мне никому!
– Нет, нет, клянусь моим Дзанаспи, погибшим в лавине, я никому не скажу о тебе!
– Возле утеса, где была крепость, под камнем, в пещере. Вход в нее прикрыт папоротником, там найдешь меня.
Они, плача, обнялись. Дыса осталась дома, Азау ушла в свое убежище.
С той ночи Дыса каждый день носила Азау еду, отправляясь в горы то будто бы за малиной, то за смородиной. Азау словно поглотила земля – никто из людей, кроме Дыса, не знал, куда она делась.
Но вот настала осень, солнце перестало греть землю. Приближались холода, зима уже укрыла вершины гор белой шубой. Азау не могла больше оставаться в своей пещере. Кроме того, мысль о Таймуразе не оставляла ее в покое, она днем и ночью думала о нем. И однажды вечером, когда в небе сиял месяц и звезды улыбались друг другу, Азау решила бежать к Таймуразу. От лунного света было светло, как днем, но когда она добралась до безлюдных Кельских гор, небо потемнело, погода резко испортилась и пошел дождь со снегом. С высот примчался северный ветер. Он со свистом несся по ущелью и порывами бил в грудь Азау. Снег таял на ее шее, одежда намокла. Это была страшная ночь, но Азау упорно шла вперед. Так плутая она сбилась с пути и оказалась совсем в другой стороне, в селении другого народа, и, не зная дороги обратно, ей пришлось там остаться.
Наутро выглянуло солнце. Высокие горы белели снегами, в глубине ущелий лежали тени. Дыса принесла в пещеру еду, но Азау там не было. Дыса долго искала и звала ее и, не найдя, нигде, плача, вернулась домой. С этого дня и Дыса уже не знала, куда девалась Азау.
Азау же жила в чужом селении с чужим народом, и все ее помыслы сплелись вокруг Таймураза, но она не имела никаких вестей от него. Так проходили годы, а она все ждала, сама не зная, чего. «Если не суждено нам встретиться на земле, то, может, хоть в стране мертвых мы увидим друг друга».
…Таймураз был тяжело ранен, но молодое тело и стальное здоровье победили. Он поправился и жил в Урстуалта, у братьев матери. Бывало, ночью, находясь на пастбище со скотом, смотрел на плывущий в небе месяц и спрашивал у него:
– О, светлый месяц! Может, где-нибудь Азау так же взывает к тебе? О, звезда Бонварнон! Может, черные глаза Азау сейчас любуются тобою? О, подземный Барастыр, а может, ее белое тело давно в земле! – в этих горьких думах встречал он утро.
Таймураз дважды отправлялся на поиски Азау, но даже следа ее нигде не было, и он возвращался ни с чем. Родственники пытались женить его: не одно девичье сердце страдало по нему, но он и слышать не хотел о женитьбе и ни на кого не обращал внимания.
Тоска и горечь любви могут до времени свести человека в могилу. Таймураз начал таять на глазах, заболел и слег. Он позвал родственников и сказал им:
– Я умираю. Выполните мою последнюю просьбу: когда я умру, отвезите меня в Ганис и похороните рядом с отцом.
И взял с них слово, что они так и сделают. После этого он прожил недолго, светлая ему память. Братья матери сдержали слово, отвезли его в Ганис и похоронили рядом с Бибо, а в головах его могилы поставили памятник из ствола карагача. Этот ствол пустил побеги и стал деревом.
Шли годы, менялись времена. Русские взяли Кавказ. Распри утихли, дороги освободились, разные народы стали свободней общаться друг с другом. До Азау стали доходить вести из родных мест, но о судьбе Таймураза она не знала ничего. И она решила ехать в Ганис.
Была весна, мир вокруг искрился. Деревья зазеленели, луга покрылись цветами. Все ожило, все в природе искало себе пару. Птицы, насекомые, рыбы, звери – все были рады весне. Лишь замерзшее сердце Азау никак не могло оттаять. Она была одинока под этим бескрайним небом, и мысль о Таймуразе все еще тревожила ее.
Чем ближе Азау подъезжала к Ганису, тем больше она оживлялась. Старые высохшие щеки разрумянились, глаза смеялись. Давние счастливые видения снова вставали перед ней.
На закате она добралась до Ганиса. На краю села ей встретилась женщина по имени Магда. Когда-то они с Азау были подругами. Они обрадовались, узнав друг друга, со слезами обнялись и вместе пошли в село. Родные, давно считавшие Азау мертвой, радостно встретили ее и ввели в дом. Азау и Магда сели на террасе. Женщины, много лет не видевшиеся, долго говорили, расспрашивая друг друга о жизни. Но главный вопрос не давал Азау покоя и, наконец, решившись, она с бьющимся сердцем спросила:
– Скажи, а что сталось с Таймуразом?
Магда тяжело вздохнула.
– Он ведь давно умер... В Урстуалта, у родственников матери... Они привезли его сюда и похоронили рядом с Бибо, его отцом.
Свет померк в глазах Азау. Она почувствовала, как превращается в кусок льда. Все, что все эти годы заставляло ее жить и дышать, вдруг исчезло. Остались только холод и пустота. В наступившей тишине она услышала свой голос, глухой и бесцветный:
– Прошу тебя, покажи мне его могилу.
Она медленно шла за Магдой. Та молча указала ей рукой на холмик под большим деревом. Азау ничком упала на могилу, тело ее задрожало и вытянулось. Она была мертва…
Магда стала звать на помощь. Сбежались люди и увидели Азау лежащую замертво на могиле Таймураза. Собралось все село. Азау похоронили рядом с Таймуразом. Старики рассказали молодежи историю двух влюбленных. Тот давний суд уже не казался им правым, но ничего уже нельзя было изменить: два любящих сердца так и не встретились в этом мире.
А над кладбищем Ганиса и по сей день стонут, рыдают на ветру уже два, склонившихся друг к другу, старых карагача...
Я помню чудное мгновение
Хочу любовь провозгласить страною,
Чтоб все там жили в мире и тепле,
Чтоб начинался гимн ее строкою:
«Любовь всего превыше на земле»
О католическом празднике День Святого Валентина в Южной Осетии узнали лишь после «перестройки», но не параллельно с остальной молодежью постсоветского пространства. Пока у нас шла война, наши сверстники с детским восторгом перенимали все западное без разбора. Заодно и день чужого святого сделали своим. Частично «поселился» этот праздник и у нас, но корни конечно же не пустил, и его празднование это скорее дань моде, лишний благовидный повод выразить свои чувства. К тому же своего национального праздника подобного толка почему то не оказалось... Как бы там не было, сегодня мы предлагаем вашему вниманию воспоминания некоторых друзей нашей редакции о своей первой любви. Правда, раскрывать до конца свои секреты они, конечно же, отказались. smile
Бала Бестауты, председатель Комитет по природным ресурсам Южной Осетии:
– Первые теплые чувства пришли, когда я учился в 5-ом классе. Я тогда был ничем не приметным, щупленьким мальчиком. Со мной училась девочка и я очень хотел ей понравиться, все время думал, как бы ей угодить. В то время в городе продавались маленькие разноцветные леденцы, обваленные в сахаре, в железных круглых коробках. Прознав, что она их сильно любит, решил во что бы то ни стало раздобыть заветную коробку. В те годы активно шла стройка корпусов района «Жилой массив». И я на спор с ребятами спрыгнул со второго этажа строящегося дома. Спорили мы, как вы уже догадались, на… коробку сладких леденцов. На утро я довольный пришел в школу и после уроков незаметно сунул в ее портфель коробочку с леденцами. На следующий день она искала, кого поблагодарить, а я стоял в сторонке и тихонько улыбался. В итоге она так и не догадалась, что это был я, ну а сам я не раскрыл ей свои чувства. Однако та «любовная история» все же положительно сказалась на мне – чтобы быть замеченным я начал лучше учиться smile .
Фатима ТУРМАНОВА, заместитель директора телерадиокомпании «Ир»:
– Первый раз я влюбилась в довольно зрелом возрасте – около 20 лет – в итальянского футболиста Роберто Баджо (причем я официально была в него влюблена – это известный факт). Влюбилась стихийно, как и полагается во время первой любви. Я буквально терроризировала свою маму разговорами о том, какой он замечательный и как здорово играет. Однажды, отец, смотрел по телевизору матч с участием моего кумира, и показал его маме. Роберто в это время завязывал волосы в хвостик и посему моя консервативная мама выбор дочери не одобрила. Буквально через несколько дней я услышала разговор мамы с соседкой, которая в очередной раз интересовалась, отчего ее дочь не выходит замуж (самый актуальный вопрос в нашем городе). Моя мама обреченно вздохнула и ответила: «Она ждет Баджо!» На что соседка перепугано воскликнула: «Сау бонтæ! Марадертæй мыййаг искæцы у!» Она подумала что «Баджо» – какой-нибудь криминальный авторитет... smile
Георгий Багаев, актер Юго-Осетинского Государственного драматического театра им.К.Хетагурова:
– Это было во времена, когда я учился в Москве в Театральном училище им. Щепкина. Были зимние каникулы, и мы «составом» поехали отдыхать в пансионат в Тучково. Там был развлекательный комплекс, можно было кататься на коньках, на лыжах, в общем, все, что душа пожелает. Здесь я и заприметил одну очень миловидную девушку из «щепки». Она понравилась мне сразу, и я, не долго думая, подошел познакомиться. В итоге вскоре мы стали встречаться, и эти встречи продолжились и после возвращения, уже во время учебы. Я часто ждал ее после занятий и провожал домой... Прошло очень много времени. Я вернулся в Южную Осетию, окунулся в послевоенный Цхинвал, чувства постепенно остыли. А около полутора лет назад, сидя дома, смотрел передачу про Сергея Безрукова – показывали кадры времен нашей учебы. Там я случайно увидел ту девушку. Перед глазами пронеслась картина, как мы катались на лошадях, сидели в парке... Тогда она была просто Марией, а сейчас она Мария Порошина.
Инна Гучмазова, певец и композитор:
– Это было, наверно, в седьмом классе. Меня тогда перевели в другую школу, и как это обычно бывает, моя персона вызывала большой интерес не только моих одноклассников, но и других учащихся. Всем было интересно, кто же эта новенькая, которая пришла с другой школы. При этом я очень быстро стала активисткой. Как выяснилось, я неплохо читала стихи и участвовала в разных олимпиадах и литературных вечерах. Однажды мы готовились к очередному мероприятию, и вместе с нами один мальчик-отличник, учившийся классом выше. Во время репетиции, когда все прочитали стихи, и очередь дошла до меня, я заметила на себе пристальный взгляд этого мальчика. Еще подумала, что ему не понравилось, как я читаю стихи. Однако после довольно часто ловила его взгляды. В школе, на перемене, когда я с ним здоровалась он, то краснел, то бледнел, начинал ерзать, теребить рукава своей рубашки, чувствовал себя неловко в моем присутствии. А в один прекрасный день захожу в класс, а на доске огромными буквами написано: «Инна + Людвиг = Л». Естественно, меня все начали в классе подкалывать после этого. Что же касается необходимых при таких обстоятельствах попыток признания, то они так и остались попытками. Чувства остались нераскрытыми. А на следующий год они всей семьей переехали жить в Германию...
Инал Джуссоев (Беге), художник, преподаватель Художественного училища им. Туганова:
– Мне было около 10-ти лет, и в нашем дворе тогда жила Наташка. Она была младше меня на год. Помню, как часто я катал ее на санках – это были самые чистые, светлые чувства первой любви. Как-то зимой я пришел к их дому и начал посвистывать, чтобы она выглянула и вышла на улицу. Подняться самому и постучаться в дверь, было несколько «слабо» – я был еще маленьким, поэтому боялся, что выглянет ее отец. Так я, немного помаявшись, оставил след своей ноги на снегу перед ее окном и побрел домой. На следующий день придя «проведать» свой след, обнаружил на нем отпечаток чьей-то ноги. Оказалось, она наблюдала за мной, и наутро, уходя в школу, оставила свой след на моем отпечатке smile ... Потом, помниться, я прочитал вызубренное наизусть стихотворение Пушкина, посвященное Наталье, и, придя к своей Наталье, прочитал его вслух, выдав за собственное сочинение. Она была на седьмом небе от счастья. Но уже спустя год, когда Наташа сама по школьной программе проходила Пушкина, мой обман был «безжалостно» раскрыт… recourse
Подготовила Мадина Цховребова request
Рейтинг «завидных женихов» Республики (версия газеты «Республика»)
После нашего последнего рейтинга, которые мы проводим периодически, пятерка «завидных женихов» страны претерпела определенные изменения, которые были связаны с переходом в ранг «семейных» сразу двух «наших» «завидных холостяков». Поэтому сегодня предлагаем вашему вниманию нашу новую, а точнее обновленную пятерку самых-самых завидных женихов, которых мы разместили в алфавитном порядке.
Игорь КОЧИЕВ, Председатель Комитета по внешней политике и межпарламентским связям Парламента РЮО
Алан ПЛИЕВ, Глава администрации Цхинвальского района Республики Южная Осетия
Давид САНАКОЕВ, Министр иностранных дел Республики Южная Осетия
Инал ТАСОЕВ, Уполномоченный Президента Республики Южная Осетия по правам человека
Казбулат ЦХОВРЕБОВ, Заместитель Министра иностранных дел Республики Южная Осетия
Азау и Таймураз
Так уж повелось, что католический праздник День святого Валентина давно уже перерос все границы и стал воистину всемирным праздником всех влюбленных. Когда в начале 90-х его «внедрение» проходило на постсоветском пространстве, в Южной Осетии было не до любви, хотя свадьбы игрались и игрались порой в промежутках между боями. После ввода миротворческих сил в 1992 году нашему истерзанному народу нужно было время, чтобы отойди, в первую очередь психологически, от душевных ран. Но вскоре День Валентина и в Южной Осетии все же стал «своим». Вообще все хорошее, откуда бы оно не исходило, видимо, должно оседать. Ведь тот же пресловутый и обожаемый на Западе Хеллоуин так и остался нам чужд. Не наш менталитет. Или, как сегодня говорят, «не наш формат».
В то же время, возникает вполне логичный вопрос. Неужели в немалом «реестре» осетинских праздников не нашлось места своему национальному осетинскому празднику влюбленных? Нет соответствующего небожителя? Или надо просто внимательно изучить пантеон предков или анналы литературы и учредить свой национальный День влюбленных? Молодежь от этого бы только выиграла. Словом, идея вброшена, поэтому надеемся на деятельное участие наших ученых. Ну а сегодня, в канун праздника влюбленных, мы предлагаем вам бессмертный рассказ Сека Гадиева, чьи герои Азау и Таймураз олицетворяются с Ромео и Джульеттой. Хотя если быть честным, любовь последних меркнет перед чувствами наших влюбленных, особенно если сравнить времена и обычаи, в которых они жили. Так почему мы должны дарить открытки в виде валентинок, а не, скажем, в виде листочка карагача – эти два дерева до сих пор стоят несколько склонившись друг к друг на могилах Азау и Таймураза. И это был не вымысел, и не легенда, а правдивая история, которая благодаря славному осетинскому писателю стала достоянием мировой литературы, и в очередной раз доказала, что любовь действительно «всего превыше на земле»...
На берегу Арагви лежит село Ганис. Когда-то здесь кипела жизнь, люди жили вольно и счастливо, ни в чем не зная нужды. Были в Ганисе два соседа: Боба Сачинаты и Бибо Тогузаты. Они любили друг друга, словно два брата. Оба были женаты. Жену Бибо звали Томиан, а жену Боба – Канукон. Эти семьи делили все свои радости и заботы пополам, и печаль у них была общая: и те, и другие были бездетны.
Но, видно, Бог услышал их молитвы, и Томиан и Канукон забеременели одновременно. Надежда поселилась в обоих домах и часто, беседуя, две женщины говорили друг другу: если родятся у нас мальчики – будут братьями, родятся девочки – будут сестрами, а если у одной родится мальчик, а у другой девочка – пусть будут мужем и женой. И дали друг другу слово, что так и будет.
В ночь под Новый год родила Томиан мальчика, а Канукон девочку. Мальчика назвали Таймуразом, а девочке дали имя Азау.
Дети потихоньку росли и с тех пор, как начали ходить, были неразлучны. Они всегда играли вдвоем и жили то в доме Бибо, то в доме Боба. Как-то летом Томиан и Канукон вернулись домой из леса. Дети спали, обнявшись, во дворе Бибо, а сверху на них лежала большая черная змея. Женщины в ужасе закричали. Змея, испугавшись их крика, скользнула и скрылась в густой траве, а Таймураз и Азау проснулись и с улыбкой потянулись к матерям. Те кинулись к ним, осмотрели со всех сторон и, даже убедившись, что с детьми ничего не случилось, долго не могли успокоиться. Змея больше не появлялась, но черной тенью осталась на сердце предчувствием какого-то несчастья.
Шли годы. Таймураз и Азау повзрослели и расцвели, словно яблони весной. Их детская привязанность росла вместе с ними и превратилась в любовь: они уже ни минуты не могли оставаться друг без друга. Им исполнилось по двадцать лет, но Бибо и Боба все откладывали свадьбу.
Настала весна, и Бибо погнал свой скот на горные пастбища. Он сделал загон в зеленой долине высоко в горах и пас скот вокруг него. В канун праздника Атынаг вдруг начался снегопад. Всю ночь, усиливаясь, шел снег и к утру выпал в рост человека. Мир стал белым и безмолвным. И тогда, разорвав громом тишину, с высокой горы сошла лавина, унесла Бибо вместе со стадом и похоронила под снегом в узком ущелье.
Горе пришло в осиротевший дом, и эхо вторило рыданиям Томиан. Собрались люди, похоронили покойника, сказали: «Светлая тебе память!», и разошлись. Того, что осталось от всего добра Бибо, едва хватило на поминки. Люди держатся от бедняков подальше, и счастье обходит их стороной. Боба словно подменили. Он стал холоден с Таймуразом и больше не заходил к нему в дом, запретил Азау встречаться с Таймуразом, зорко стерег ее, так что молодые люди не имели возможности даже поговорить друг с другом. Канукон стала чваниться, она уже не любезничала с Томиан. И если та, как прежде, заговаривала с ней, Канукон презрительно усмехалась и отворачивалась. Боба тем временем подыскивал для дочери другого жениха. Таймураз уже не устраивал его: он обеднел и не годился больше в зятья Боба.
И вот однажды в дом Боба пришли сваты от Биганата – очень богатой семьи – и, устроившись за столом, повели с Боба переговоры. Боба не отвечал ничего определенного и, хоть не подавал виду, но внутренне ликовал: его расчеты оправдывались, дочь его сватали в самый богатый дом в округе. Они долго ходили вокруг да около и, наконец, сошлись на калыме в семьдесят коров.
Азау слушала, притаившись за дверью. Когда она поняла, что договор состоялся, силы покинули ее и она схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Горе и гнев переполняли ее, разрывая грудь. Слезы сами собой покатились из глаз.
Вбежав в дом, она бросилась к матери:
– Наш волк хочет отдать меня какому-то медведю, а ты что скажешь, нана?
– Пусть твою нана принесут тебе в жертву: люди боятся нищеты, а ты сама к ней стремишься! Чем он будет кормить тебя, твой Таймураз? Где что найдет? Не отказывайся от богатства и счастья и не беги вслед за своим глупым сердцем!
– Разве ты забыла, нана, что говорила мне раньше?
– Помню, но то было давно, а теперь они нищие, у них больше нет ничего!
– Люди живут не только ради желудка! – воскликнула Азау. Рыдания душили ее.
– Хорошо, родная моя, хорошо, я поговорю с твоим отцом, и он не отдаст тебя.
Но это были пустые слова. Все осталось, как было. Азау просватали.
Азау похудела, лицо ее побледнело и осунулось от горя, в глазах пылал гнев. Она упорно молчала и не разговаривала ни с кем. Как дикий зверь, смотрела она на отца и мать.
А Боба и Канукон думали так: «Когда Азау станет женой сына Бигана, она полюбит его».
Но разве смог бы кто-нибудь вытравить из ее сердца образ Таймураза? Разве была на свете сила, которая бы заставила ее забыть все, чем она жила с детства?
Как-то Таймураз шел с работы, глубоко задумавшись и глядя себе под ноги. Впереди легла чья-то тень. Он поднял глаза и вздрогнул: перед ним стояла Азау. Она несла еду пахарям. Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз, и не могли вымолвить ни слова. Наконец, Таймураз произнес:
– Дай Бог тебе счастья. Ты нашла хорошего жениха.
Лицо Азау вспыхнуло, в глазах блеснули слезы.
– Видно, так мне было суждено. Но ты будь счастлив.
– Клянусь покойным отцом, пока я жив, я никому не отдам тебя!
– Твоей любовью заклинаю тебя, Таймураз, оставь меня, не обрекай на позор!
– Нет, Азау! Даже если весь мир восстанет, никто не сможет отнять тебя у меня.
– Не делай этого, Таймураз, не губи нас обоих! Ведь, если ты умрешь, мне тоже не жить. Лучше забудь меня, выбрось из сердца, иначе два рода начнут истреблять друг друга!
– Разве ты не знаешь, что человек теряет рассудок от любви? Разум мой помутился, сердце сгорело. Скажи мне прямо: ты моя или нет?
Азау ничего не ответила. Сказать бы «Я не твоя», да где взять силы? Сказать «Я твоя», но она знала, что тогда не миновать беды. И она стояла молча, теребя бахрому своего платка. Любовь, между тем, начала одерживать верх над разумом, удары сердца туманили мозг, огонь сжигал его.
Сердце Азау дрогнуло. Пламя любви полыхнуло в ней, мозг рассыпался огненными искрами. Забыв обо всем, она бросилась на грудь к Таймуразу. Губы их соединились... Потом они сидели на мягкой траве и молчали и лишь звук поцелуев нарушал тишину. Бог знает, сколько бы они так просидели, не помешай им дождь. Началась гроза, и они разошлись в разные стороны.
Была весна. Томиан устроила последние поминки по мужу, потратив на них те крохи, которые еще оставались в доме. Она купила ягнят, приготовила угощение и созвала людей. Люди съели угощение, помянули покойного и разошлись. В доме остались только пятеро друзей Таймураза, прислуживавших на поминках: Бимболат, Камболат, Хазби, Турбег и Чермен. Они сидели в комнате, ужинали и беседовали, обсуждая, как жить Таймуразу дальше. Они построили много воздушных замков, а под конец решили, что ему надо жениться. Но никто не отдаст свою дочь без калыма, а у Таймураза не было ничего, поэтому они решили похитить невесту. Таймуразу поручили предупредить Азау, чтобы та была готова к побегу следующей ночью.
Вечером Таймураз проскользнул в дом Боба, спрятался за дверью и, когда Азау проходила мимо, тихо окликнул ее. Он шепотом сообщил ей план побега. Азау не соглашалась. Боба никогда бы не смирился с похищением дочери, он приложил бы все силы, чтобы разлучить их с Таймуразом и поднял бы на ноги весь род Сачината. С другой стороны, Биганата, узнав, что похищена их невеста, взялись бы за оружие. Поэтому Азау хорошо понимала, какие беды может повлечь за собой ее побег. Но любовь толкала ее на безрассудный шаг, и доводы рассудка меркли перед ней. Азау не смогла долго сопротивляться, только сказала:
– Ты губишь себя из-за недостойной женщины, но воля твоя.
Она дала ему слово, что будет готова следующей ночью и ушла.
На следующий вечер в доме Бибо приготовили то, что еще оставалось от поминального угощения и позвали старших. Чермен отправился к Боба и сказал ему:
– Томиан послала меня за тобой. Кое-что осталось от поминок. Старики уже там и ждут тебя.
Боба, поблагодарив, пошел с ним к Тогузата.
Когда он сел за стол, Таймураз и пятеро его друзей были уже на конях. Один из похитителей, Камболат, был воспитанником Сачината, он и вошел к ним в дом. Убедившись, что там нет никого, кроме Азау и Канукон, он подал Азау знак. Она вышла за дверь, ее усадили на коня и всадники помчались прочь, нахлестывая коней...
От пронзительных криков Канукон всполошилось все село. Поднялась тревога, Сачината и Биганата бросились в погоню. Боба выбежал из-за стола и тоже поскакал следом. Похитителей обошли напрямик, по пешей тропе, и настигли их на плато Кайджин. Поднялась стрельба. С обеих сторон гремели выстрелы, градом сыпались пули. Была ночь, и некому было остановить кровопролитие. Десять человек были убиты – по пять с той и с другой стороны. Таймураз и Азау потеряли друг друга во тьме, среди битвы. Израненный Таймураз сумел скрыться и бежал в Урстуалта, к родственникам матери. Азау спряталась между камней. Сачината и Биганата, вернувшись, разгромили дом Бибо. Томиан укрылась у соседей.
Утром тревожная весть облетела все ущелье. Отовсюду собирался народ, по дорогам к Ганису скакали всадники. Общими усилиями сумели удержать кровников от дальнейшего кровопролития, между ними поставили надежных посредников. Разбор дела назначили на следующее воскресенье, похоронили убитых и разошлись.
Пришло воскресенье. Народ собрался на Ныхас, ждали еще Мистала Рубайты. Наконец появился и он, с посохом в руке. Утренний ветер развевал по его широкой груди белоснежную бороду.
Суд начался.
– Таймураз виновен в том, что сбил с толку девушку, просватанную Биганата, и похитил ее. Азау виновна в том, что, будучи просватанной, согласилась бежать с ним и из-за этого произошли большие несчастья – убиты лучшие юноши, несколько родов стали врагами, нарушилась спокойная жизнь людей. А Боба виновен в том, что выдавал свою дочь замуж против ее воли. Виновны все трое.
Мнения разделились, когда речь зашла о наказании. Одни требовали забросать их камнями, другие – казнить, а третьи, их было большинство, предложили:
– Отречемся от них!
Спор разгорался, люди никак не могли прийти к одному решению. Наконец, встал Мистала:
– Мы один народ, одна семья. Какой бы палец ни отрезать – будет одинаково больно. Как не властны мы над жизнью – так же не властны и над смертью. И та, и другая в Божьей власти. Требуя смерти, мы нарушаем порядок, установленный Богом, и губим две души из нашей семьи. Приговорим их к изгнанию, дорогие мои! А из быков Боба зарежем одного, мост наш давно пора починить, сделаем это за его счет.
Он вытер слезы и сел.
Мудрая речь Мистала и его слезы смягчили сердца людей. Все в один голос сказали.
– Мы согласны!
Мистала обратился к смотрителю дзуара и воскликнул:
– Знаки, сделаем священные знаки клятвы!
Смотритель зазвонил в колокола. На трехгранных березовых палочках сделали зарубки и палочки положили в дзуар. Люди отреклись от Азау и Таймураза и произнесли слова клятвы: «Кто пустит их в свой дом, кто даст им хлеб и воду, кто возьмет их скот в свое стадо, тот пусть будет проклят Ломисской святыней!»
У Боба зарезали быка и починили мост. С кровников взяли слово, что они не тронут друг друга, в знак этого у каждого из усов вырвали по волоску и тоже положили в дзуар. После этого разошлись по сторонам.
В этот вечер Азау, обессилевшая без еды и питья, под покровом темноты спустилась в Ганис. На самом краю села жила одинокая старая женщина по имени Дыса. Азау заглянула в дом сквозь щель в двери. В это время Дыса, положив перед собой лепешку, молилась:
– О боже, дай людям изобилия, чтобы я тоже не умерла с голоду! Боже, если есть где-нибудь такая же несчастная душа, как я, спаси ее!
Она разломила лепешку и принялась за еду. Азау, услышав ее молитву, осмелела и приоткрыла дверь. Дыса обернулась на скрип двери и спросила:
– Кто там?
Азау переступила через порог.
– С-с-с... Это я.
– Бог мой! Азау? Да ведь люди отреклись от тебя, что же мне делать теперь? – растерянно сказала Дыса.
В очаге, вспыхивая неровным пламенем, горел хворост. Азау и Дыса присели рядом у огня. Дыса положила перед Азау кусочки лепешки и сказала:
– Да простит мне Бог, я нарушаю клятву отречения, но, может, не будет на мне греха, если я поделюсь с бедной душой... Поешь, умереть бы мне за тебя, поешь. Ведь в лице твоем ни кровинки...
Черные глаза Азау глубоко запали и были похожи на две мрачные тени. Потрескавшиеся губы дрожали, пересохший язык, не слушался ее, щеки были белее снега.
– Разве можно пускать меня в дом, – сказала она, вытирая слезы концом платка, – как низко я пала, люди будут слагать обо мне позорные песни!
Дыса снова придвинула к ней кусочки лепешки.
– Поешь-ка. Утолишь голод – и сердцу станет легче.
Азау положила в рот кусочек, но горло ее пересохло, она не смогла проглотить пищу и выплюнула ее в руку. По старым, иссохшим щекам Дыса потекли слезы.
– Хоть воды выпей, бедняжка, — сказала она и протянула Азау чашку.
Азау выпила воды и спросила:
– А что с ним?
– Ты спрашиваешь о Таймуразе?
Азау кивнула головой.
– Он в Урстуалта, у братьев матери. Он еще не оправился от ран, но жизнь его, говорят, вне опасности.
Вдруг кто-то позвал с улицы:
– Дыса, а Дыса! Ты дома?
Дыса встала и пошла к двери. Азау метнулась к кладовой. Оказалось, кто-то из соседей прислал Дыса еду – бульон в миске и кусочки мяса. Дыса с благодарностью взяла миску. Когда мальчик ушел, Азау вышла из укрытия.
Они поужинали. Дыса задумалась.
– Оставила бы я тебя на ночь, да вдруг завтра кто-нибудь увидит тебя. Люди отреклись от тебя, и нам обеим будет плохо, если они узнают, что ты у меня. Но скажи мне, где ты скрываешься, и я буду носить тебе еду.
Азау встала. Голос ее дрожал.
– Ты мне теперь вместо родной матери. Я не делилась с тобой своими радостями, но ты разделила мою беду. Прошу тебя, не говори обо мне никому!
– Нет, нет, клянусь моим Дзанаспи, погибшим в лавине, я никому не скажу о тебе!
– Возле утеса, где была крепость, под камнем, в пещере. Вход в нее прикрыт папоротником, там найдешь меня.
Они, плача, обнялись. Дыса осталась дома, Азау ушла в свое убежище.
С той ночи Дыса каждый день носила Азау еду, отправляясь в горы то будто бы за малиной, то за смородиной. Азау словно поглотила земля – никто из людей, кроме Дыса, не знал, куда она делась.
Но вот настала осень, солнце перестало греть землю. Приближались холода, зима уже укрыла вершины гор белой шубой. Азау не могла больше оставаться в своей пещере. Кроме того, мысль о Таймуразе не оставляла ее в покое, она днем и ночью думала о нем. И однажды вечером, когда в небе сиял месяц и звезды улыбались друг другу, Азау решила бежать к Таймуразу. От лунного света было светло, как днем, но когда она добралась до безлюдных Кельских гор, небо потемнело, погода резко испортилась и пошел дождь со снегом. С высот примчался северный ветер. Он со свистом несся по ущелью и порывами бил в грудь Азау. Снег таял на ее шее, одежда намокла. Это была страшная ночь, но Азау упорно шла вперед. Так плутая она сбилась с пути и оказалась совсем в другой стороне, в селении другого народа, и, не зная дороги обратно, ей пришлось там остаться.
Наутро выглянуло солнце. Высокие горы белели снегами, в глубине ущелий лежали тени. Дыса принесла в пещеру еду, но Азау там не было. Дыса долго искала и звала ее и, не найдя, нигде, плача, вернулась домой. С этого дня и Дыса уже не знала, куда девалась Азау.
Азау же жила в чужом селении с чужим народом, и все ее помыслы сплелись вокруг Таймураза, но она не имела никаких вестей от него. Так проходили годы, а она все ждала, сама не зная, чего. «Если не суждено нам встретиться на земле, то, может, хоть в стране мертвых мы увидим друг друга».
…Таймураз был тяжело ранен, но молодое тело и стальное здоровье победили. Он поправился и жил в Урстуалта, у братьев матери. Бывало, ночью, находясь на пастбище со скотом, смотрел на плывущий в небе месяц и спрашивал у него:
– О, светлый месяц! Может, где-нибудь Азау так же взывает к тебе? О, звезда Бонварнон! Может, черные глаза Азау сейчас любуются тобою? О, подземный Барастыр, а может, ее белое тело давно в земле! – в этих горьких думах встречал он утро.
Таймураз дважды отправлялся на поиски Азау, но даже следа ее нигде не было, и он возвращался ни с чем. Родственники пытались женить его: не одно девичье сердце страдало по нему, но он и слышать не хотел о женитьбе и ни на кого не обращал внимания.
Тоска и горечь любви могут до времени свести человека в могилу. Таймураз начал таять на глазах, заболел и слег. Он позвал родственников и сказал им:
– Я умираю. Выполните мою последнюю просьбу: когда я умру, отвезите меня в Ганис и похороните рядом с отцом.
И взял с них слово, что они так и сделают. После этого он прожил недолго, светлая ему память. Братья матери сдержали слово, отвезли его в Ганис и похоронили рядом с Бибо, а в головах его могилы поставили памятник из ствола карагача. Этот ствол пустил побеги и стал деревом.
Шли годы, менялись времена. Русские взяли Кавказ. Распри утихли, дороги освободились, разные народы стали свободней общаться друг с другом. До Азау стали доходить вести из родных мест, но о судьбе Таймураза она не знала ничего. И она решила ехать в Ганис.
Была весна, мир вокруг искрился. Деревья зазеленели, луга покрылись цветами. Все ожило, все в природе искало себе пару. Птицы, насекомые, рыбы, звери – все были рады весне. Лишь замерзшее сердце Азау никак не могло оттаять. Она была одинока под этим бескрайним небом, и мысль о Таймуразе все еще тревожила ее.
Чем ближе Азау подъезжала к Ганису, тем больше она оживлялась. Старые высохшие щеки разрумянились, глаза смеялись. Давние счастливые видения снова вставали перед ней.
На закате она добралась до Ганиса. На краю села ей встретилась женщина по имени Магда. Когда-то они с Азау были подругами. Они обрадовались, узнав друг друга, со слезами обнялись и вместе пошли в село. Родные, давно считавшие Азау мертвой, радостно встретили ее и ввели в дом. Азау и Магда сели на террасе. Женщины, много лет не видевшиеся, долго говорили, расспрашивая друг друга о жизни. Но главный вопрос не давал Азау покоя и, наконец, решившись, она с бьющимся сердцем спросила:
– Скажи, а что сталось с Таймуразом?
Магда тяжело вздохнула.
– Он ведь давно умер... В Урстуалта, у родственников матери... Они привезли его сюда и похоронили рядом с Бибо, его отцом.
Свет померк в глазах Азау. Она почувствовала, как превращается в кусок льда. Все, что все эти годы заставляло ее жить и дышать, вдруг исчезло. Остались только холод и пустота. В наступившей тишине она услышала свой голос, глухой и бесцветный:
– Прошу тебя, покажи мне его могилу.
Она медленно шла за Магдой. Та молча указала ей рукой на холмик под большим деревом. Азау ничком упала на могилу, тело ее задрожало и вытянулось. Она была мертва…
Магда стала звать на помощь. Сбежались люди и увидели Азау лежащую замертво на могиле Таймураза. Собралось все село. Азау похоронили рядом с Таймуразом. Старики рассказали молодежи историю двух влюбленных. Тот давний суд уже не казался им правым, но ничего уже нельзя было изменить: два любящих сердца так и не встретились в этом мире.
А над кладбищем Ганиса и по сей день стонут, рыдают на ветру уже два, склонившихся друг к другу, старых карагача...
Источник - Газета Республика.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Комментарии (0)
-
-
0 / 0
-
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Нашли ошибку?