В тот морозный вечер я стоял на перекрестке улиц Исака и Сталина и смотрел, как наши, припав к амбразурам баррикады, лупили по грузинам из ружей и карабинов времен Бега Кошты. Оккупанты в свою очередь мочили наших из автоматов и пулеметов, и пуль на это дело не жалели. Грохот от стрельбы был знатный, аж в ушах звенело, а толку никакого. Я мыслил так потому, что из наших никто не пал, следовательно, потери у грузин были не больше наших. Это бескровное шоу с элементами пиротехники продолжалось довольно долго, но закончилось внезапно с появлением Колорадо. Он довольно грубо оттолкнул меня, так как я стоял у него на пути, и прошествовал к баррикаде, к одному из шоуменов. У последнего был до того свирепый вид, что ужас охватывал всякого, на ком останавливался его взгляд. Но тут случилось нечто невероятное, не укладывающееся в моей, признаться, не очень смекалистой голове. Увидев Колорадо, обладатель свирепого вида как-то сник и стал до того жалок, что мне захотелось ободрить его мужественными словами, но я пожалел о своем намерении, ибо тот, отбросив свою винтовку, начал пятиться назад, шепча молитвы, но было уже поздно. Колорадо мгновенно очутился возле него и прикладом своего автомата ударил по лицу. Свирепый шоумен немедленно рухнул на гололед, и Колорадо ногами начал месить из него тесто для пирогов. С нашей стороны стрельба прекратилась, все бросились смотреть на захватывающую дух драму с главным героем, который настиг проворовавшегося ублюдка и воздал ему по заслугам. Какая-то женщина бросила к ногам Колорадо свою грязную косынку, и тот, повинуясь древнему обычаю предков, отпрянул от своей жертвы.

Поправляя кепку-бейсболку на своей остроухой голове, Колорадо двинулся прямо на меня, и я порядком струхнул, хотя не чувствовал за собой никакой вины, гроза прошла мимо, и я облегченно вздохнул, но, как оказалось, преждевременно. Колорадо вернулся и сказал мне короткое, но жесткое: «Пошли». Я был в диком недоумении, потому что не был знаком с ним, но, тем не менее, пошел за человеком, о котором ходили такие слухи, что кровь стыла в жилах. Внезапно он остановился и, обернувшись ко мне, хриплым голосом спросил: «У тебя есть оружие?» Я ответил, что есть, и, вытащив спрятанный под телогрейкой обрез двустволки, показал его диво-воину. Увидев мой пугач, Колорадо усмехнулся и предложил мне: «Если хочешь увидеть грузин на самом деле, то пошли со мной». Я не хотел, но согласился.  Он  перелез через забор в сад заброшенного дома. Я последовал его примеру и, увязая по колено в лежалом снегу, двинулся вперед за своим новым товарищем. Я, конечно же, был рад тому, что Колорадо взял именно меня на дело, и даже гордился оказанной мне честью. Но меня тошнило от страха при мысли о том, что нас ждало там, впереди, куда мы так стремительно продвигались.

Насколько я понял, мы пробирались в тыл грузинам и, чтоб не засветиться, шли огородами. То и дело нам попадались пустые, брошенные своими хозяевами дома, которых еще не успела коснуться рука мародера. Меня невольно тянуло к этим жилищам одобычиться, и только присутствие Колорадо останавливало от этого веселого предприятия. Но тут перед моим взором предстал великолепный особняк подпольного миллионера Боле, дочка которого отвергла моего друга Хряка и вышла замуж за какого-то недоумка-грузина. Брак по расчету, оба из богатых семей. А кто такой Хряк? Отброс общества вот кто. Его отец спился и в последнее время опохмелялся тройным одеколоном – самая низшая стадия алкоголизма в нашем городе. Ну так погодите же, думал я в благородном негодовании, я вынесу все ценное, что найду там, и подожгу ваш дом, вот Хряк обрадуется. Забыв про все на свете, я ринулся к дому, полному сокровищ. Выстрел и свистнувшая над головой пуля заставили замереть меня на месте. Рот открылся сам собой, и я прикрыл его обеими руками, чтоб удержать готовое выпрыгнуть бешено бьющееся сердце.

– Что ты творишь, мать твою, – услышал я хриплый голос Колорадо, – сейчас не время заниматься подобными делами, нельзя просто так грабить людей.

– Он же первый негодяй и приспешник оккупантов, – возмущенно воскликнул я, прикрывая свою алчность и месть громкими словами.

Но Колорадо был искушен в подобных вещах.

– Ты ошибаешься, – спокойно сказал он. – Вот этот автомат, – он поднял наверх руку с оружием и потряс им, – купил он, и еще много чего. Доить надо тех, кто и сам не воюет, и помогать не хочет, ты понял?

Разговор был окончен, и мы пошли дальше.

Отягощенный автоматом и боеприпасами, Колорадо неумолимо шагал вперед, оставляя в снегу глубокие следы, по которым робко и с опаской ступал я. Мне хотелось крикнуть ему: «Эй, остановись! Куда ты идешь и ради кого рискуешь? О тебе уже и так ходит недобрая слава мародера и убийцы. Люди ненавидят тебя за твою храбрость и дерзость. Они готовы предать тебя смерти вместе с твоими братьями только потому, что вы можете и делаете то, на что не способны они, трусливые твари». Но я промолчал, скорей всего, он не понял бы меня или, того хуже, подумал бы, что взял с собой в попутчики труса. И хотя на самом деле я отчаянно трусил, мне не хотелось, чтоб об этом узнал Колорадо.

Свет от многочисленных костров, лай собак, редкие автоматные очереди и гул, издаваемый армией грузин, были нам наградой за наш неожиданный и, как мне показалось, легкомысленный марш-бросок. Я уже был ни жив, ни мертв от страха и усталости, когда мы остановились перед большим блочным домом, окна и двери которого выходили в сад. Колорадо осторожно прошел к деревянной, пахнущей олифой двери и попытался ее открыть, но дверь не поддалась. Он вернулся и сказал:

– За домом грузины, я обойду дом вот так (он показал как), а ты пойдешь вон к тому забору (он показал – я не видел, но понял), и метнешь вот эту штуку через забор.

Он сунул в мою онемевшую руку лимонку:

– Они близко, ты не промахнешься. Да, сделаешь это, как начнется стрельба, не раньше.

Потом усмехнулся и добавил:

– После чего можешь делать ноги или подождать моего возвращения. В любом случае выбор за тобой.

Колорадо ушел, а я остался один на один со своим страхом, набросившимся на меня с новой силой. Но страх не помешал мне отойти от дома вглубь зимнего сада, выбрать там дерево с толстым стволом и спрятаться за ним.

Я смотрел на темно-синий бархат неба и думал. Говорят, что вокруг некоторых звезд вертятся такие же планеты, как наша Земля. А на некоторых из планет существует жизнь. Так неужели и там гуманоиды или негуманоиды истребляют друг друга из-за клочка планеты, на котором вполне мирно можно жить всем? Хотя можно себе представить, как оборонялись бы марсиане, если, допустим, к ним вторглись бы с какой-то другой планеты, например… Мои космические размышления прервались стрельбой и криками за домом. Недолго думая, я побежал к дощатому забору, скрывавшему меня от переодетых в милицейскую форму грузин, и, вырвав зубами кольцо гранаты, метнул ее за гнилую ограду. Прогремевший взрыв придал мне храбрости. Мать мою и всех родичей в придачу! Какое-то непонятное веселье овладело мной, засохший язык выталкивал из моего нутра не совсем разумные слова. Волна отчаянной  отваги  сменялась мутной волной тошнотворного страха. Все происходящее было безумием, в которое я вписался с удивительной быстротой и точностью. Я обнаружил в себе такую кровожадность и жажду убивать, что испугался самого себя. «Вот теперь мы посмотрим»! – визжал я, с удивлением слушая свой собственный голос откуда-то со стороны. Но осторожность храбрости не помеха, и я снова спрятался за деревом.

А потом случилось вот что. В доме послышался шум, кто-то страшно кричал, а окна изнутри осветились пламенем. Наверно, Колорадо ранили, подумал я, холодея от ужаса, но это был не он. Деревянная дверь, не выдержав чудовищных ударов ломившегося  наружу,  сломалась, и в сад выбежал охваченный пламенем громадного роста милиционер. Он упал спиной на снег и начал извиваться подобно огненной саламандре. Вслед за ним из дома выбежали еще двое в нелепых шинелях. У одного в руке было ведро. Другой держал в руках одеяло. Им удалось потушить огонь, охвативший их товарища. Я же, прицелившись в них из своего куцего ружья заскрипел зубами: даже с такого близкого расстояния мне ни за что не убить спасателей, слишком короткие стволы, мои пули не причинили бы им вреда, но выстрелами я бы выдал себя. Эти свиньи не посмотрели бы на мой нежный возраст. Шлепнули б на месте. В этом я мог не сомневаться. Оставалось только ждать случая, чтоб угостить этих двоих свинцом. Я сидел в своем укрытии тихо как мышь, слушая, а, порой, выглядывая из-за ствола дерева, не приближаются ли враги.

Один из милиционеров проверил пульс на шее лежащего великана.

– Пульс у него есть, – сказал тот.

– А как это случилось? – спросил другой.

Проверивший пульс дрожащим голосом начал рассказывать:

– Мы грелись у костра, вдруг вижу, какой-то парень в кепке целится в нас из автомата. А потом он начал стрелять. Мать моя, я был в Афгане, но даже там такого не видел. Кругом все попадали: кто с раной в боку, кто с дыркой в голове. Гиви тоже ранило, и он упал прямо в костер, а потом взрыв и паника. Кричали, что осетины зашли нам в тыл и режут всех своими ужасными кинжалами. Я упал и, кажется, вырубился, а когда очухался, увидел, что Гиви выбрался из костра и, пылая как факел, бросился в этот дом. Остальное ты видел сам.

– Да, видел, – услышал я голос другого милиционера, – не приведи Господь еще раз такое увидеть. Может, заберем его отсюда, – спросил он.

Они взяли под мышки «вспыльчивого» уаига и потащили его дымившуюся тушу волоком к злосчастному дому. Из черного проема выломанной двери полыхнуло огнем короткой очереди. Один из тащивших упал лицом вперед и тут же стих, другой присел на снег и все пытался подняться. Из дома вышел Колорадо и великодушно протянул ствол автомата раненному. Тот ухватился за него как утопающий за соломинку и, с проклятиями, поднялся на слабеющие ноги. Выстрелом в лицо Колорадо заставил грубияна замолчать.

При свете луны Колорадо показался мне фантастическим существом, пришедшим к нам с одной из тех далеких звезд, не ведающим  ни страха,  ни жалости. Он, наверно, забыл про меня, и если увидит, то пришьет непременно, подумал я, в страхе прижимаясь к корявому стволу дерева, оттуда наблюдая за ним. Задумчиво смотрел Колорадо, или тот, кто им был, на своих поверженных врагов, как вдруг дымившийся великан зашевелился и пополз к дому, откуда он выпал подобно болиду. Колорадо, казалось, был удивлен такой живучестью и ногой перевернул ползущего.

– Не убивай меня, – взмолился милиционер, – Я такой же осетин, как и ты.

Эти жалобные слова, произнесенные на ломаном осетинском, привели инопланетянина в неземную ярость.

– Уж лучше бы ты молчал, – крикнул Колорадо. – Ты зачем сюда пришел? Чтоб убивать своих братьев? Так получай за это.

Прикладом автомата Колорадо принялся бить лежащего, и вскоре голова великана превратилась в не очень круглую кровавую массу.

Из проклятого дома вышел еще один в длинной шинели, вооруженный автоматом. Увлеченный расправой, Колорадо не заметил целившегося в него врага, обошедшего казнь бочком. Милиционер вел себя довольно странно: он не стрелял, хотя пытался. «Заело», – обрадовался я. Тот, не видя меня, приблизился к дереву, за которым я прятался, и, прислонившись к нему спиной, дрожащими руками начал разбирать свое забарахлившее оружие. Еще недавно я бы не смог выстрелить в живого человека. Но увиденное и пережитое мной за последние два часа, а может, и того меньше, сделали меня совершенно другим. Из ничем непримечательного цхинвальца, зацикленного на своих проблемах, я превратился в жаждущего крови ублюдка. Я приставил обрез к затылку грузина, от неожиданности он выронил свой автомат из непослушных рук и что-то пробормотал. Я не расслышал, и выстрелил. Полголовы как не бывало.

Милиционер лежал спиной к звездному небу и дрыгал конечностями, пытаясь отвоевать у смерти несколько секунд уходившей от него жизни. Я посмотрел на его погоны и перекрестился: это был оборотень! На правом плече его блестели мелкие лейтенантские звездочки, но левое плечо с тремя большими звезда ми показывало, что убитый был настоящий полковник. Какую шутку отколол перед смертью этот клоун, подумал я. Остатки страха я выблевал на снег, а полой шинели убитого  вытер свое забрызганное кровью лицо.

– Батоно полковник, или кто ты там, зачем ты пришел сюда? Кто призвал тебя на войну? Ты послушался диссидента, недавно выпущенного  из  сумасшедшего дома, и пришел убивать нас? Разве ты не знал простую истину: кто придет с мечом от меча и погибнет? Ты поздно раскинул мозгами в чужом саду незнакомого тебе народа. Как дохлого бездомного пса, зароют тебя и тут же забудут твою безымянную могилу. И долго еще родные будут ждать твоего возвращения, если ты, конечно, человек, а не оборотень.

Я смело вышел из укрытия и перешагнул через труп. Чувствуя себя свободным и способным на все, я подошел к Колорадо. Комками снега тот счищал запекшуюся кровь с приклада своего автомата. Увидев меня, он сказал:

– У меня кончились патроны, но я знал, что ты где-то рядом.

И тогда я спросил его:

– За что ты хотел убить ту гориллу там, на баррикаде?

Колорадо, казалось, пропустил мой вопрос мимо своих необычных ушей. В саду засвистело, но это были не соловьи. С деревьев посыпались скошенные пулями ветки. Мне не терпелось убраться отсюда подобру-поздорову.

– Дня три назад, – спокойно начал Колорадо, – я взял этого козла на дело. Его вид обманул меня. Я думал, в таком могучем человеке не должно быть места для страха.

Он усмехнулся.

– Грузины нас обнаружили слишком рано. Пришлось отстреливаться. Я оглянулся, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, поискал взглядом, но того и след простыл. Мне удалось выбраться. В ту ночь я не нашел его. Он же зашел к Боле и потребовал от моего имени денег. Боле, конечно, не поверил, и эта мразь прострелила ему ногу. Затем он связал раненого и изнасиловал его беременную дочь.

Я прикусил губу, чтоб не улыбнуться. Все-таки есть на свете справедливость. Хряк, твою мать, с тебя причитается. Я вспомнил заплаканное лицо друга во время той богатой свадьбы, что Боле сыграл для своей единственной дочки.

Пули визжали не умолкая.

– Пристрелялись, суки, – сказал с усмешкой Колорадо.

Но я уже не боялся и даже хотел, чтобы одна из них попала в меня. Слегка, конечно. Чтоб похвастаться полученной раной в настоящем бою той, которую любил…

– Возьми свой трофей, – голос Колорадо вернул меня к действительности. – Больше нам здесь делать нечего...

 

Рассказ юго-осетинского писателя Тамерлана Тадтаева из сборника «Отступник»

Юго-осетинская газета «Республика»