Глубокая и темная бездна
Последние две недели президент Грузии Михаил Саакашвили в привычно истеричной форме просит и требует встречи с Владимиром Путиным. Он даже готов ради этого приехать на саммит СНГ, что и вовсе неслыханно. Президент РЮО Эдуард Кокойты в свою очередь согласился на двухстороннюю встречу с Саакашвили, но только в третьей стране (читай – в России) и при обязательном подписании договора о взаимном неприменении силы. Владимир Путин больше на обращения Тбилиси не реагирует. Есть информация, что Саакашвили и его окружение практически объявлены нон-грата, никаких переговоров с ними не будет. А Путин уже все сказал по этому поводу. Все это фон, хоть и интересный, но только фон для процессов куда более глубинных. Конечно, можно рассуждать об особенностях лексики Владимира Путина, фактически приравнявшего грузинскую политику к уголовщине. Можно рассуждать о том, что Эдуард Кокойты попытался дистанцироваться от событий на Балканах, чтоб не дразнить европейских гусей. Но на самом деле надо смотреть глубже. В ту глубокую и темную бездну, в которой покоятся первопричины конфликтов. Я там был .
Там холодно и сыро.Введение летом 1992-го года в Южную Осетию миротворцев было революционным российским ноу-хау. Международное сообщество (в широком смысле слова) в те далекие годы взирало на постсоветские конфликты добрым взглядом седобородого профессора криптозоологии, раскопавшего место битвы тираннозавров с велоцерапторами. Жаль, конечно, что эти отсталые бедняжки убивают друг друга с редкостной ожесточенностью, но что ж поделаешь, такова жизнь. Как участник тех событий свидетельствую: тогдашнее руководство России не столько стремилось прекратить побоище, в которое к маю 1992 года переросли бои на высотах вокруг Цхинвала, или, например, восстановить справедливость, сколько желало обезопасить себя. Если бы не фактически народное восстание в Северной Осетии, начавшееся с погрома воинских сладов и массового вывоза боеприпасов в Южную Осетию, никаких Дагомысских договоренностей не было бы, и сейчас по потухшим развалинам Цхинвала бродили бы сытые волки и переселенные туда абхазские мегрелы. Но война грозила перекинуться на Северный Кавказ, а этого никто тогда в Москве не хотел.
Логичной в этой обстановке была и идея «заморозить» конфликт. Зимой 1991-92 годов за подписями Алана Касаева и Евгения Крутикова в «Независимой газете» было опубликовано «теоретическое обоснование» этого решения. Каюсь, мне тогда то же казалось, что идея великолепная. Я сидел в осажденном городе, на который в день падало до 400 снарядов, и в такой обстановке Сергей Кужугетович Шойгу на русском танке казался как минимум Святым Георгием. Но он приехал и повел себя как рефери на боксерском ринге: с криком «брейк!» развел обе стороны по синему и красному углам и дал каждому по полотенцу.
Заранее оговаривалось, что в ходе дальнейших переговоров главный вопрос – статус Южной Осетии – обсуждаться не будет. Совместная контрольная комиссия (СКК) не имеет даже таких полномочий. Она может рассуждать только о бытовых вопросах, что со временем закономерно превратилось в тягомотину. Конфликт не был решен, просто были остановлены боевые действия. Обе стороны за более чем десять лет сильно изменились, перегруппировались, сменили политические курсы, нарастили вооруженные силы и приготовились к новой войне. И только тогда пришло осознание того, что «замораживание» конфликта – это не его решение. Это не какая-то исключительная особенность только Южной Осетии типа родовых башен и трех пирогов на столе. Практически все «замороженные» конфликты на планете через десять-двенадцать лет возобновляются снова с еще большей интенсивностью. Это закон цикличности. В 1992 году устранили только симптом болезни, а не вылечили ее. При этом постарались сделать вид, что самой болезни как бы не существует. Новокаиновая блокада переломанной ноги. Боли нет, а ходить не получается.
Придется признать простую и очевидную истину, которую столько лет замалчивали. Решение конфликтов южнее Большого Кавказского хребта возможно и должно быть только окончательным. Любая война всегда заканчивается миром, и смысл войны в том, чтобы этот самый новый мир был лучше довоенного. Следовательно, на территории бывшей ГССР должна быть создана такая обстановка, которая на долго (желательно на жизнь нескольких поколений) исключила бы саму возможность нового конфликта где бы то ни было. Внешне это кажется простым и логичным выводом. Все, что нужно, это написать для Грузинской республики новую конституцию взамен морально устаревшей конституции ГДР имени Ноя Жордании 1921 года, действующей сейчас. В ней надо учесть современные реалии (не хочу сейчас подробно обсуждать детали – просто места не хватит), причем не только для Южной Осетии и Абхазии, но и для Аджарии, Самегрело, Сванетии, армяноговорящего Джавахка, азербайджанонаселенного Болниси, греческой Цалки, обособившегося Панкиси и т.д. и т.п. Процесс этот долгий и очень мучительный. Но, только создав разновекторный основной закон, можно устранить первопричину болезни – откровенную национальную неприязнь между практически всеми негрузинскими нациями и тяжело больным расизмом и великодержавностью картвельским этносом. Возможно, потребуется даже и некая «денацификация», поскольку болезнь зашла столь глубоко, что многим грузинам, даже очень интеллигентным и образованным, надо заново рассказывать, что это не они построили Вавилонскую башню, Российскую империю, Колизей и Мачу-Пикчу.
Беда в том, что сейчас в Тбилиси не найдется ни одного политика, военного, деятеля культуры или даже спортсмена, способного спокойно включиться в такую работу. Тот, кто утром публично скажет: «Батонебо! Мы были неправы, когда закапывали этих людей живыми в землю, и нам надо совместно решить проблему», не доживет до вечера. Вести диалог с современной грузинской элитой на этом – самом конструктивном из всех возможных – уровне переговоров нереально. СКК, на которой решаются проблемы транспортировки яблок, - единственный на данный момент приемлемый масштаб.
Не хочется казаться ястребом, но грузинскую сторону можно только принудить к диалогу. Кстати, «принуждение к миру» - это официальный термин ООН. Он включает в себя применение силы для того, чтобы заставить наиболее воинственную сторону конфликта пойти на переговоры (сейчас неважно – под международной эгидой или нет). В 1921 году при окончательном разводе Австро-Венгрии в пограничных районах примерно в ста километрах от Вены – в так называемой исторической земле Бургенланд - проводился референдум. В какой, мол, стране желаете жить: в Австрии или в Венгрии? Практически весь Бургенланд высказался за Австрию. Только город Эденбург проголосовал за Венгрию. Ныне это третий по численности населения и по промышленным показателям город Венгрии – Шопрон. А граница там уголком врезается вглубь австрийской территории. И никто с 1921 года не ропщет. Это я так, к слову.
ИА ОСИНФОРМ
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Нашли ошибку?