В этом году исполняется 90 лет с начала Первого геноцида осетин со стороны фашистских режимов Грузии. В ознаменование этой трагической даты ИА ОСинформ публикует цикл воспоминаний Виктора Гассиева – активного участника югоосетинского сопротивления меньшевистскому режиму Грузии, который проводил активную политику геноцида народа Южной Осетии в 1919-1920 годах.

УХОД К ПАРТИЗАНАМ

В начале марта 1920 года из Джавы в Цхинвал приехал Иван Санакоев и передал директиву Окружного Комитета РКП (б) отправить группу молодежи, согласно составленному списку, в партизанский отряд. Явочным пунктом было назначено селение Тонтобет. Там нужно было связаться с Борка Цховребовым, который должен был нас привести в лагерь партизанского отряда, находившийся в районе Кастиу.

 В воскресенье вечером старшеклассники были приглашены на именины Веры Ханикаевой; они решили после вечеринки явиться на сборный пункт, в сад Цховребова Габо и оттуда отправиться в Тонтобет. На сборный пункт явились Александр Битиев, Вахтанг Абаев, Виталий Кочнев, Илья Чочиев и провожавшие нас Иван Джиоев и Ясон Харебов, Мы ждали час, но никто больше не явился. Тогда решили отправиться в путь, а отправку следующей группы по­ручили Ивану Джиоеву.

Погода была пасмурная. В Лиахвской долине царила непроницаемая ночная тьма, слышен был глухой рокот Лиахвы. Миновали селение Кехви и напились в «роднике поцелуя». Оставив позади Гуфта, перешли полувисячий, высокий мост через реку Паца и к утру подошли к селу Тонтобет. Прояснилось небо, ночная мгла быстро редела. На востоке пос­тепенно начало светать, вырисовывались, черные кон­туры сосновых рощ Морго и Барсских высот, вдали темнел Циарский лес. Темный фон сосновых рощ постепенно зеленел, а Циарский лес принимал свое весеннее серое очертание.

В Мехлебе Бориса Цховребова не застали. Ока­залось, что партизанский отряд ушел рано утром с района Кастау в направлении Раро, к Зикарскому перевалу. Мы ускорили шаг, пошли через Корсевские высоты и в Раро догнали партизанский отряд. Нашу группу подвели к В. А. Санакоеву, руководившему переходом партизан на Северный Кавказ. Он упрек­нул нас за опоздание.

— Вы должны, — сказал он, — с честью носить имя древнего героя-борца за свободу угнетенных Спартака.  

Он расспросил нас о цхинвальском меньшевист­ском гарнизоне и нашей информацией остался до­волен. Потом спросил об остальных учениках. Мы ему рассказали, что на сборный пункт ночью явилось только 5 человек, Илья Чочиев заболел по дороге и его оставили в Тонтобете, с условием, что его отпустят только завтра. В это же утро к парти­занам ушло большинство джавских спартаковцев во главе с Джавским Комитетом «Спартак» и его председателем Семеном Плиевым. Мы доложили, что скоро к партизанам уйдет и вторая группа цхинвальской молодежи. На лице у Владимира Аржевановича появилась радостная улыбка.

В. А. Санакоев — организатор Юго-Осетинской большевистской организации, председатель Юго-Осе­тинского Окружного Комитета РКП(б) — был выход­цем из бедной крестьянской семьи. Он прошел тяже­лый жизненный путь, суровую революционную шко­лу, начиная с юношеских лет, активный участ­ник первой русской революции, член РСДРП с 1907 г.
В 1918 г. после своего возвращения из России на родину В. Санакоев сразу же энергично начал бо­роться за создание большевистских организаций в. Юго-Осетии. Вскоре он избирается председателем Юго-Осетинского оргбюро РКП (б). На первой Юго-Осетинской конференции РКП (б) он был избран в состав партийного комитета и стал его председателем.
У 36-летнего Владимира Аржевановича уже были резко вычерченные морщины на лице, свидетель­ствовавшие о многих переживаниях, мытарствах и невзгодах, через которые прошла его тяжелая жизнь профессионала-революционера.

Высокий нахмуренный лоб, острый взгляд, стро­гое лицо, выражали непоколебимую волю, сильный дух и твердый характер. Когда он сосредотачивался в мыслях - губы его плотно сжимались, глаза устрем­лялись вдаль, он был чем-то озабочен.

В беседах с нами, с молодежью, он оживлялся, испытывал неудержимую, страсть рассказывать ей о великой освободительной борьбе пролетариата Рос­сии, о светлой, радостной жизни трудового народа в будущем, в. социалистическом обществе. Он с юно­шеским трепетом рассказывал о Ленине, о Петроград­ском пролетариате, о революционерах, сосланных в далекую Сибирь в годы реакции. Своей прямотой, искренностью, правдивостью и честностью, нетерпи­мостью к несправедливости, к лицемерию, партийной принципиальностью он завоевал уважение всех трудящихся Осетии. Среди коммунистов, и особенно среди молодежи, пользовался большим автори­тетом.

Вспоминая кипучую революционную и организа­торскую работу В. Санакоева среди народа в борьбе за советскую власть, нельзя не отметить, что в на­шей печати пока еще не показана его роль в истории борьбы осетинского народа за свое социальное и национальное освобождение.

После привала партизаны подтянулись, спустились по северному склону Раро и вышли к деревне Цамад, к Кешельтскому ущелью, прошли мимо церкви «Майрам», сделали второй привал у деревни Дуадонастау, находящейся в объятиях горного выступа у сли­яния реки Паца и речки Тхел, под отвесным отрос -том самой высокой вершины Юго-Осетии — Бурсамдзели. Во время часового отдыха к нам присоединились партизанские группы, оставленные заслонами в Мугутл, Корсеви и Раро.

Начался знаменитый февральско-мартовский переход партизан через Зикарский перевал. Некоторые участники перехода назвали его четырехсотым комсомольским переходом. Под таким названием вошел этот переход в работы некоторых историков и в воспоминания, участников гражданской войны в Юго-Осетии. Ошибка эта допущена из-за неправильного перевода и понимания слова «фаситвад». В осетинском языке в понятие «фасивад» входит не только молодежь, а все мужчины, в возрасте примерно до 40 лет. А что касается этого отряда, то из 400 партизан едва насчитывалось 60 партизан из молодежи в возрасте
от 17 до 21 гола.

Спартаковцы поднимались к перевалу в группе Владимира Аржевановича. Впереди шли провожатые из местных охотников, хорошо знавшие путь через перевал в зимних условиях. За ними шли партизаны из Кешельтского ущелья — Кочиевы. Келехсаевы, Чибировы.

Партизаны растянулись и поднимались змей­кой по головокружительным кручам, по зигзаго­образной протоптанной снежной «дороге». Снег был скользким, люди держались друг за друга, что­бы не сорваться в глубокую, замаскированную сне­гом, пропасть. Горное солнце и сверкающая белизна снега слепили глаза. Некоторых, со слабым зрением, уже вели за руки. Совершенно «ослеп» спартаковец Александр Битиев. Он плохо видел даже на второй день, когда мы шли уже по бесснежной долине реки Ардон. Чем выше, тем подъем становился круче и его преодоление более трудным.

Партизаны, выбивались из сил. Когда обогнули Зикарскую впадину и вышли на волнообразное снеж­ное высокогорное плато, остался последний предперевальный подъем, для преодоления которого пона­добился почти час. Опасность упасть в пропасть уже, миновала, но зато партизаны иногда скатывались вниз.

Наконец, к вечеру мы одолели Зикарский перевал, вышли на седловину и собрались вокруг Владимира Аржевановича. Мы все дивились его выносливости. Партизанский вожак показал пример физической и духовной силы. Владимир Аржеванович посмотрел на молодежь, его встретили десятки искрящихся мо­лодых глаз и усталые загорелые от горного солнца лица, обветренные холодным дуновением вечных лед­ников Зикара, и Бурсамдзели.

Когда мы подошли к выступу, перед нами открылась причудливая и величественная горная панора­ма. Внизу под нами, стесненная горными кряжами и подступающими лесами, белой лентой извивалась река Паца. Перед нами, как на ладони, чернели еловые рощи Раро, Кастау, Корсевских и Барских высот, а особенно конусообразная роша Морго. Вдали белела река Лиахва, она исчезала в узком русле у Гуфта и Итраписи и вновь показывалась за Кехвской тесниной, широко разливаясь около селений Курта и Ачабети. Далеко внизу вырисовывались Карталинская равнина, Пхинвали, Никози, Шиндиси, Пхвениси, полосатая Салтисская равнина, а еще дальше были еле видны затемненные весенним парным небом очертания Триалетских гор. На востоке и на западе гро­моздились дикие, неприступные, покрытые снегом, горные вершины.

Какие бесплодные торы! — произнес один из партизан,
Нет, эти горы не бесплодные, — возразил Вла­димир Аржеванович, — мы еще будем свидетелями раскрытия богатых недр наших гор после установления советской власти в нашем крае.

Как только Владимир Аржеванович отошел к груп­пе руководителей партизанских подразделений, поэти­чески настроенный Вахтанг Абаев, со склонностями балагура, став на утес, начал декламировать стихот­ворение Пушкина «Кавказ». Как бы в ответ, ученик джавской школы Борис Санакоев, не отрывая глаз от отрога Бурсамдзели, произнес:
Старца исполина
В мире кто древней?
Вот вершин вершина,
Он живет на ней...

— Вероятно, Коста имел в виду Бурсамдзели, — заметил кто-то, — ведь это самая высокая гора в Осетии.

Тогда Виталий Кочиев начал рассказывать легенду о том, что на вершине горы Бурсамдзели есть ровное место, в середине стоит осетинский стол с креслом, сделанный из оленьих рогов, отделанный драгоценными камнями вокруг стола и кресла стоит забор из золотых плит. 

Зная результаты восхождения группы студентов с местными охотниками на вершину Бурсамдзели в ав­густе 1916 г., я резко оборвал рассказчика, заявив, что это неправда.

С трудом оторвавшись от панорамы родных гор и штолен, мы подошли к обрыву на северном склоне Зикарского перевала. Перед нами открылся плавный спуск перевала, Джинатокое ущелье, с равномерным покатом вплоть до места слияния с Закинско-Нарским ущельем. Перед тем, как оставить перевал, старые большевики запели. «Интернационал», их поддержали цхинвальские ученики, а также Владимир Аржеванович (это была, единственная песня, которую он умел петь). 

Поздно вечером партизанский отряд подошел к деревне Нар. Кто не знает эту дорогую для каждого осетина деревню, где родился и провел свое детство великий сын осетинского народа Коста Хетагуров!

Спартаковцы со штабом отряда и партийным ру­ководством, по указанию Владимира Аржевановича, разместились в здании Нарской школы, расположен­ной на небольшой площадке у отрога горы, заканчи­вающейся отвесной скалой.

Владимир Аржеванович к молодежи относился с большой теплотой. Он не раз говорил партизанам, имея в виду учеников Джавского высшего начального училища и Цхинвальской осетинской гимназии: «Смотрите, вот, они — наша будущая трудовая ин­теллигенция, из них мы должны выпестовать строи­телей новой жизни в Осетии».

Нарцы приняли нас радушно, хорошо угостили, расстелили ароматное сено с альпийских лугов.

Несмотря на то, что по дороге мы очень устали и было приказано спать, мы долго не засыпали, хотя уже и легли. Обменивались дневными впечатлениями, говорили об оставшихся в меньшевистском «раю» товарищах.

Наконец, разговор зашел о Коста Хетагурове и его родном селе Нар. Каждый из нас хотел, чтобы скорее наступил рассвет и увидеть Нар, места, где проводил детские годы Коста, окрестности, нарскую долину, горы, вдохновлявшие поэта.

Рано утром все вскочили и, забыв об утреннем туалете, выбежали из школьного здания и начали осматривать эти места.
.
К нам подошел приземистый старик, с длинной белой бородой. Он был сверстником отца поэта Левана Хетагурова и хорошо помнил Коста. Старик по­вел нас по селу. Потом поднялись выше, к отвесной скале, под которой на каменном утесе были высечены скамейки.

— Лет 30—35 тому назад, — сказал старик, — Коста часто приезжал в Нар из Владикавказа, а последний раз приехал, кажется, 15 лет тому назад, перед тем, как слег в постель. Коста любил здесь подолгу сидеть.

Хотя большинство из нас в Наре были впервые, эти места нам показались давно знакомыми. Мы все по-настоящему почувствовали силу художественного слова, образность, исключительную реалистическую. тонкость талантливого поэта. Перед нами возникли картины горных пейзажей нарской котловины, само­го села Нар и т. д., мастерски описанные поэтом в его бессмертных стихотворениях и поэмах «Чида?», «Сидзаргас», «Авсати» и др.

Действительно, сакли нарцев прилепились к ска­лам. Вот полуразрушенная сакля, где, вероятно, бел­еная вдова варила голодным сиротам камушки вместо гороха. А там, в нарской долине, виднелась высохшая колючка, на которой «коченел ворон».

Поблагодарив старика, мы спустились обратно к речке, умылись горной холодной водой и позавтра­кали.

Владимир Аржеванович вышел во двор школы, поздоровался с нами, пристально посмотрел на нас и улыбнулся.

— Когда-то я тоже пережил то, что вы пережи­ваете сейчас, — сказал он, оглянувшись на высокие го­ры. — Да, Коста был большой художник; на русском языке писал так же хорошо, как и на родном, Его заслуги перед осетинским народом неоценимы. Он знал его чувства и чаяния и выразил их высокообразно и художественно. Коста был врагом несправедливости, защитником угнетенных. Писал об обездо­ленных горцах, глубоко верил в счастливое будущее народа. Он не хотел личного счастья вне счастья народа.

Владимир Аржеванович продекламировал несколько выдержек из стихотворений поэта:
«Мне вашего счастья не нужно,
— В нем счастья народного нет...
В блестящих хоромах мне душно,
Меня ослепляет их свет...
Их строило рабство веками,
Сгорают в них слезы сирот.
В них вина мешают с слезами...
Нет, будьте вы счастливы сами.
Где так обездолен народ!»

— Коста готов был отдать свою, жизнь народу. В стихотворении «Я счастия не знал» он показал смысл и цель своей жизни:
«Я счастия не знал, но я готов свободу,
Которой я привык, как счастьем, дорожить,
Отдать за шаг один, который бы народу
Я мог когда-нибудь к свободе проложить»

Коста был большевиком? — спросил кто-то из учеников.

Он не был коммунистом, — ответил Владимир Аржеванович, — но, стал бы им, если бы дожил до наших дней.

Партизанский отряд был готов к походу. Владимир Аржеванович поблагодарил сельчан, собравшихся на проводы. Отряд двинулся; раздались боевые осетинские песни.

За селом, где река Нар сливается с рекой Мамисон, долина расширяется, а за Зарамагом она посте­пенно опять суживается до Кассарской теснины — одной из, самых, узких теснин Кавказа.

Кассаракое ущелье — одно из замечательных уголков Кавказа. Скудность природы придает своеобразную дикую красоту кряжистым серым скалам.
Река Ардон с шумом песет свои волны, врываясь в естественно созданный веками гранитный канал. Лестничнообразное дно образует сплошные водопады, от брызг которых береговые скалы стоят вечно сырыми.

За Кассарским ущельем, на левом берегу Ардон, у подножья остроконечной горы стоит старинная крепостная башня, сложенная из огромных каменных лит, вокруг нее ютятся каменные плоскокрышие сак­ли горцев. На правом берегу, вдоль дороги весело сурчат придорожные ручейки, тихо перекликаясь друг с другом. Изумительную картину представляет собой рождение горных ручейков. Большинство из них прямо вырывается из отвесной скалы. Вода в них прозрачна, сверкает алмазом, дно у них устлано камнями, которые сквозь чистую воду сверкают как зеркало. Вода придаёт этим камням причудливую светлость и яркие, но скромные тона.

Партизаны приблизились к Садонским свинцовым рудникам. В пути встречались возвращавшиеся с плоскости горцы на двуколках и пешеходы; они несли в горы радостные вести о приближении к Кавказским Горам, овеянной славой побед Красной Армии.

У Садона, где устроили большой привал, к нам подошли местные жители, рабочие садонских рудни­ков, которые поздравляли нас со скорым установлением советской власти на Кавказе.

Владимир Аржеванович созвал летучий митинг. В своем выступлении он поздравил нас с победами Красной Армии и призвал к бдительности, предупредил готовить оружие против меньшевиков за советизацию Грузии и Закавказья.

ПОДВИГ СПАРТАКОВЦЕВ-СВЯЗИСТОВ И РАЗВЕДЧИКОВ

Зима. Селение Дзау погружено в вечерние сумерки. Не то с Бузалинского холма, не то с хутора Кар­та доносится отдаленный собачий, лай... Залаяли сердитые псы с. Мхслеб и, словно вторя им, залились дружным лаем собачьи стаи в с. Дзау. Вскоре лай сменился протяжным, заунывным воем...

«Видать, это не к добру, — подумал Семен Шавлохов. — Возможно, из Цхинвала снова прибыл меньшевистский карательный отряд, или собаки, почуяли приближение волчьей стаи...».

Но вот четвероногие замолкли, снова воцарилась тишина, и Семен направился к дому секретаря под­польного окружного партийного комитета Санакоева Серо, находящемуся на северной окраине селения Дзау, почти что у Лиахвского обрыва. Подошел, ог­лянулся по сторонам, робко постучал в окно. Из ха­ты вышел председатель комитета молодежной, орга­низации «Спартак» Плиев Гби. Всегда спокойный и уравновешенный, на сей раз он вспылил, упрекнув Семена за опоздание. «Сколько можно тебя ждать? — сказал он. Ведь на учете каждая минута...».

В темной хате, едва мерцая, горела маленькая лампа с поломанным стеклом, аккуратно залатанным, бумагой. За столом сидел Владимир (Серо) Аржеванович и член подпольного комитета Александр Ми­хайлович Джатиев. На столе — раскрытая книга и кипа газет. Владимир Аржеванович имел привычку произносить имена по-украински. Эту привычку он усвоил в дальней Сибири от своих друзей — ссыльных украинцев, которые его называли Володимир, а его земляка Петре — Петро.

— Семен! — обратился он к Шавлохову. —Ты должен выполнить важное партийное задание, оно связано с риском, но это необходимо для организации.
— Если смогу, выполню, — ответил Семен.
— Никаких «если», — одернул его Джатиев Алек­сандр.
-—Знаешь ли, где находится канцелярия Рокского меньшевистского комиссара? — обратилсяя к спарта­ковцу секретарь. Семен был в недоумении, к чему этот вопрос, ведь Серо знает, что Рокский меньшевистский комиссар Бегичов Дзигa свою канцелярию поместил в доме Павла Шавлохова — отца Семена. Он несколь­ко минут помолчал, а затем приглушенно произнес: — Канцелярия находится в доме моего отца.
— Так вот, слушай, — начал Владимир Аржевано­вич. — Нам необходимо раздобыть бланки удостовере­ний с печатью Рокского меньшевистского комиссара. Вот тебе бумага, поезжай в Згубири, достань печать и штамп Дзига и заверь ее.

Юный разведчик волновался: впервые ему поруча­лось такое трудное задание. Владимир Аржеванович, прочитав на молодом лице Семена решительность и отсутствие малейшего колебания, тут же изложил план, как достать печать и штамп.

Дзига большой охотник до выпивки, надо споить его, раздеть, уложить в постель, взять ключ, а затем, когда выполнишь задание, ключ положишь ему в кар­ман. Думаю, что твой отец поможет тебе устроить эту «трапезу».
Все ясно! — весело воскликнул Семен.
Обожди,— продолжал Санакоев. — Бланки пе­редай Сако Сланову, а сам оставайся дома и наблюдай.

Через неделю Семен вернулся в Дзау и явился к Владимиру Аржевановичу. Как раз в этот момент у него находились члены подпольного комитета: Джатиев Александр и Гаглоев Сергей.

Серо крепко обнял вошедшего: — Молодец, Боци. Вот какие у нас замечательные помощники, — произнес он, обращаясь к присутствующим.
— Надежный резерв,— сказал Александр Ми­хайлович.
— Достойная смена, Владимир Аржевано­вич, — улыбаясь, вставил Гаглоев Сергей, прикреп­ленный от партийного комитета для работы в спар­таковской организации.

В конце февраля была прервана, связь с партизан­ским отрядом, перебравшимся на Северный Кавказ еще в декабре 1919 г. Не было политической информации и от Владикавказского большевистского комитета. Юго-Осетинский Окружной Комитет не знал о соз­давшемся в феврале на Северном Кавказе положе­нии, Надо было послать разведку для установления связи с группой партизан Южной Осетии, действо­вавшей в горах Северной Осетии, и с Владикавказским Комитетом РКП (б). Это ответственное партий­ное поручение было доверено трем отважным спартаковцам — Пирузу Качмазову, Аршаку Санакоеву и Семену Шавлохову. Им надо было преодолеть пере­вал в трудных февральских условиях, пройти через белогвардейские кордоны вдоль Военно-Осетинской дороги, передать пакет подпольному Владикавказ­скому большевистскому комитету, забрать оттуда пакет на имя Юго-Осетинского Окружного Комитета, найти в горах группу юго-осетинских партизан, связаться с ними и вер­нуться обратно в Джаву. Это поручение было выпол­нено. Юго-Осетинский комитет РКП (б) охарактери­зовал выполнение этого задания, как героический, подвиг, вошедший славной страницей в историю комсомольской организации Южной Осетии.

Пакеты, зашитые в телогрейке Семена Шавлохо­ва. прошли через белогвардейские кордоны и обыски. Обнаружение их кончилось бы расстрелом спартаков­цев-связистов, но этого не случилось.

Разведчики, благополучно возвращаясь обратно, встретились с нами у села Бекузарта, подошли к Вла­димиру Аржевановичу и вручили ему пакет от Владикавказского большевистского комитета. Владимир Аржеванович обнял каждого из них, отошел в сторо­ну, раскрыл пакет и прочитал его. Потом собрал нас всех и коротко информировал:

— Красная Армия заняла Минеральные воды, Прохладную и движется к Эльхотово. Во Владикав­казе паника, белые мечутся. Офицерство устремилось к Дарьяльскому ущелью — спасать свою шкуру. В Алагире, Дигории, Кобани идут бои между белогвардейцами и красными партизанами. Во Владикавказе действует белогвардейская шайка. Рабочие Владикавказа вооружаются, готовятся к установлению советской власти. К городу откатываются из Мине­ральных вод верхушки казачества и другие контрре­волюционные силы.

Мы сразу же приняли решение — соединиться с красными партизанами, действующими в Алагире, и совместно с ними повести наступление на город Владикавказ.

Вскоре мы двинулись в Алагир. Вперед послали разведку, которая связалась с красными партизанами Северной и Южной Осетии, находившимися под командованием Мате Санакоева. Шли по левому бере­гу реки Ардон, миновали с. Циаль. Ночью подошли к Алагиру, уже освобожденному партизанами, связа­лись с ними и на утро готовили наступление на Владикавказ через Ардон и Архонку. На рассвете парти­заны колоннами двинулись на Ардон. Сопротивления не было, белогвардейцы разбежались. В селах и станицах образовались ревкомы, партизаны помогали им наводить порядок. Юго-Осетинский партизанский отряд из Ардона был направлен на станцию Беслан с целью захватить этот важный железнодорожный узел.
В конце марта Терская область была освобожде­на от белогвардейцев. Красная Армия продолжала очищать Северный Кавказ от белогвардейских банд.

Мощные удары Красной Армии на востоке против Колчака, на западе против Юденича, на юге против Деникина в 1919—1920 годах предрешили судьбу России. Русская контрреволюционная буржуазия вслед за русскими помещиками бежала в панике, вслед за ними удирала добровольческая армия рос­сийской контрреволюции. Банкиры, помещики, свя­тые патриархи, раввины, дряхлые генералы и полковники — «герои» русско-японской войны, спасаясь от «большевистского варварства», толпой бежали без своих почестей и нарядов, за ними тянулась «золотая молодежь», а за ней «дамы» из разогнанных публичных домов. Все они устремились к черноморским пор­там и в «демократическую» Грузию, внося оживление на тифлисские и батумские биржи, где шла бойкая торговля золотыми вещами. «Доблестные» офицеры деникинской армии резво торговали кольцами, брас­летами, трофеями «героических штурмов» южных городов. Они с помощью «социалистов» Грузии, во главе с Жордания и Ко, перебирались в Крым к Врангелю, чтобы и на этот раз быть разбитыми.

Продолжение следует
Часть 1