Владимир Ванеев «КОГДА Я ВЕРНУСЬ»… (О культурном геноциде) Часть 1
Понятие «национальный вопрос» было исключено из лексикона. Началось строительство новой исторической общности под названием «советский народ».
И только в самом конце долгого процесса «строительства» было осознано, что многонациональность из фактора слабости превратилась в фактор силы и процветания большой страны. На заре советской власти, как принято было обозначать тот период, были другие подходы к языку и культуре малочисленных народов.
До 1936 года в Осетии была письменность на основе латинского шрифта. Затем для северных осетин была введена кириллица, недостаточно адекватно соответствующая языку. А в Южной Осетии с 1939 года латинский шрифт был заменен грузинским, в котором полностью отсутствуют несколько звуков осетинского языка. Возникла ситуация, когда северные и южные осетины не имели общей письменности, что создавало проблемы не только для духовного, но и бытового общения. Далее, в 1944 году постановлением ЦК Компартии Грузии все осетинские школы на территории Грузинской ССР были закрыты, введено обучение на русском и грузинском языках. Такие действия в отношении осетинского народа отбросили его развитие на десятки лет назад. Многие учащиеся выпускных классов, не успевшие за год освоить ни русский, ни грузинский язык, так и не получили аттестатов о среднем образовании, другие не имели шансов поступить в высшие учебные заведения, где нужно было сдавать экзамены на грузинском языке. Многие преподаватели техникумов, училищ и пединститута, школьные учителя оказались не у дел.
Возмущение населения ограничивалось бурными обсуждениями в студенческих аудиториях и домашнем кругу. Меньше старались проявлять эмоций в учительских и преподавательских кругах - там не особенно доверяли друг другу, и это понятно - ситуация позволила непорядочным людям сводить счеты с теми, к кому они давно питали неприязнь: достаточно было косвенного намека на чье-то недовольство, и судьба его была решена. Начались аресты, хотя организованного характера выступления против грузинского языка не носили. В этом месте принято приводить известный фрагмент из «Архипелага ГУЛАГ», обжигающий стыдом за соотечественников, хотя можно ли назвать осетинами людей, в своем раболепии проявивших столь позорное рвение: «Центр обязал чекистов Осетии арестовать и уничтожить 500 буржуазных националистов. Тут же из Осетии поступило заявление: 500 для нас мало - добавьте еще 250». История свидетельствует, что эти 250 так и не были добавлены, но спущенный из Центра первоначальный план чекисты выполнили полностью.
Это было время культурного геноцида. По свидетельству очевидцев, изменения коснулись всех сфер жизни, сменились даже вывески – над входом в осетинский драматический театр имени Коста Хетагурова появилась надпись по-грузински: «шесавали-гасавали» («вход» – «выход»), директором театра был назначен грузин Лагидзе.
В Ленингорском районе, где более 70% населения составляли осетины, районная газета стала выходить на грузинском языке. С 1951 года все делопроизводство в автономной области было переведено на грузинский язык. Все эти события не могли проходить гладко, наиболее сознательные представители общественности сопротивлялись, как могли, насильственной ассимиляции, несмотря на то, что приходилось расплачиваться свободой и даже жизнью. В ноябре 1949 года в Цхинвале четверо молодых ребят во главе с Владимиром Ванеевым создали подпольную патриотическую организацию «Растдзинад» («Справедливость»). В группу вошли также Хазби Габуев, Лев Гассиев и Заур Джиоев. В условиях строжайшей конспирации 18-19-летние парни изучали историю Осетии, готовили подборки документов о Южной Осетии. Единственной формой предельно опасной деятельности группы было распространение листовок, которые переписывались от руки печатными буквами и в большом количестве расклеивались по ночам в городе.
По юношеской наивности подпольщики были уверены, что в Москве не знают о реальном положении дел в автономии, и ждали приезда специальной комиссии, которая, по их мнению, должна была восстановить справедливость. Все беды осетинского народа, как им казалось, исходили от конкретных грузинских чиновников-националистов, которые имели какие-то личные причины ненавидеть
осетин. Владимир Ванеев признался, что лишь после ареста и даже позже – в лагере – понял, какой огромной репрессивной машине они пытались сопротивляться:
– Это была антинародная политика в отношении осетин, исходившая от самых верхов – от Берия и Сталина, которого до сих пор обожают многие наши соотечественники, считая «выдающимся осетином» всех времен и народов. Поэтому, как это ни парадоксально, именно к источнику всех проблем и были направлены наши усилия в расчете на какую-то высшую справедливость. Мы были уверены, что весть о листовках в Южной Осетии непременно дойдет до Кремля, и собирались сразу же раскрыть наши имена, когда правда восторжествует.
Бесплодное ожидание не вызывало у нас подозрений, оно лишь наводило на мысль, что надо больше работать.
Авторы листовок обращались не столько к народу, призывая осетин сопротивляться, сколько к Москве, к высшему руководству с требованием навести порядок. Распространяли листовки в знаменательные дни, такие, как ноябрьские праздники, день рождения Сталина и т.д. Расклеивали и сразу начинали ждать комиссии из Москвы.
Штаб организации находился в доме Хазби Габуева. Мать большую часть времени работала, чтобы прокормить детей, была еще младшая сестренка, совсем маленькая, так что подпольщикам никто не мешал. В большом доме была свободная комната, где они и собирались, запирались, раскладывали какие-нибудь учебники и делали вид, что
занимаются, хотя учились все в разных местах. Володя Ванеев, которому было 19 лет, учился в школе рабочей молодежи. Он был лидером, но не давил на товарищей авторитетом, понимая, что каждый из них рискует жизнью, участвуя в работе подпольной группы.
Единственным требованием ко всем было под страхом смерти держать все в строгой тайне, не доверять никому и не пытаться привлекать новых людей в группу. Молодые конспираторы даже оговорили наказание за возможную измену – смерть предателю. Но уже через пару месяцев на одно из собраний Хазби Габуев привел нового человека. Это был Георгий Бекоев, их ровесник и давний знакомый. Подпольщики пришли в смятение. По виду Георгия можно было догадаться, что он давно в курсе всей работы группы. Хазби же всем видом показывал, что готов умереть, но за Георгия отвечает головой. Георгия приняли вопреки клятве. Ванеев рассказывает:
– Должен сказать, что желающие вступить в нашу организацию были, судя по отзывам на листовки, мы ведь подписывали их, о «Растдзинаде» знали все. Но я с самого начала был против расширения группы: для осуществления тех целей, которые мы ставили перед собой, в большой организации не было необходимости, но была еще одна причина – это ответственность. Не принять Георгия не представлялось возможным, что-то в нем было такое, что сразу вызывало доверие и уважение. Выгнать Хазби за нарушение правил тоже было невозможно – для него наша работа была всем в жизни, он мог просто пропасть. Я сказал: «Рано или поздно нас арестуют, мы должны быть готовы к этому. Знайте, пять человек – это пять трагедий, а сто человек – это трагедия уже для народа». Нас называли «осетинами-националистами», и это уже определяло кару за подобную ересь. Кстати, Георгий оказался самым стойким членом организации, преданным и надежнейшим другом.
Итак, «Растдзинад» продолжал работу над двумя основными задачами: программой-минимум было довести до Москвы правдивую информацию о положении в Южной Осетии. Программа-максимум предполагала объединение Северной и Южной Осетии в составе РСФСР.
Пятеро юных подпольщиков пытались справиться с задачей, которую лишь через 40 лет подхватит и поддержит уже весь осетинский народ – с развалом Советского Союза Южная Осетия вновь заявит о своем стремлении объединиться с северными братьями, и эта новая, уже общая борьба унесет более тысячи человеческих жизней в 1991 году в результате конфликта между Грузией и мятежной автономией.
Молодежная организация, конечно, была уже под прицелом. Выследить подпольщиков в маленьком городе не составляло труда, но энкавэдэшники тянули с арестом, видимо, предполагая задержать как можно больше людей – лидеров, рядовых и сочувствующих. Ордер на арест Владимира Ванеева был выписан 10 мая 1951 года, но «пасли» его все лето. Однажды утром 13 августа Володя пошел, как обычно, в областную библиотеку. Он взял журналы и стал читать.
– В это время напротив сел незнакомый человек. Он посидел, полистал мои журналы и ушел. А я еще долго читал, даже забыв о незнакомце. Выйдя из библиотеки, я увидел его у входа – он явно поджидал меня, но я не хотел думать об этом, боясь признаться самому себе, что мне страшно. На углу возле дома Лади Бетеева, капитана МГБ, стояла машина. Он позвал меня.
– Ты Ванеев? – спросил Лади.
– Странно, – говорю, – я же твой сосед.
Он посадил меня в машину, где я обнаружил «читателя» из библиотеки, он нацепил на меня свою шапку, чтобы меня не видели с улицы, и мы поехали в милицию. Перед зданием милиции стоял «черный ворон», в который меня пересадили и повезли в Тбилиси. У автономной области не было права рассматривать дела по такому важному вопросу – национальному, рассматривали их в Тбилиси.
Через некоторое время была задержана вся группа. Заур Джиоев к тому времени уже служил в армии в Западной Украине, там его и задержали. Леву Гассиева взяли дома. Хазби Габуева задержали в г. Орджоникидзе (в то время так назывался Владикавказ). А Георгия Бекоева, который был артистом театра, арестовали прямо во время выездного спектакля в селе Хетагурово.
– Теперь я даже знаю, кто доносил на нас. Но какое это имеет значение, его жизнь не была счастливой даже по сравнению с нашими лагерными муками. Оказалось, что дело наше к моменту ареста было раскрыто полностью. Незадолго до нас арестовали несколько других молодых осетин – Сашу Бекоева – брата Георгия, Катю Джиоеву и
Володю Тедеева. Их очень сильно били, пытаясь выйти на членов нашей организации, видимо, не верили, что нас всего пятеро. Сашу били, подвесив за ногу. Все они были осуждены и отправлены в лагеря. Катя заболела туберкулезом и вскоре умерла. На нас же не оказывали почти никакого физического давления – дело было полностью раскрыто.
Следователем по нашему делу был некто Джапаридзе. Я потребовал, чтобы к расследованию привлекли осетин, но однажды Джапаридзе принес на допрос какое-то письмо и, ухмыляясь, положил его передо мной. Это было письмо председателя Союза писателей Южной Осетии прокурору Грузии Микадзе (его, как и министра МГБ Рухадзе, расстреляли после смерти Сталина), в котором говорилось, что за последнее время в Южной Осетии участились националистические выступления среди осетинской молодежи. Некоторые из них привлечены к уголовной ответственности. «Мы требуем для них самого сурового наказания», – призывал этот писатель, я даже не хочу называть его фамилию.
– Ну что, будешь просить осетина? – спросил Джапаридзе. Я решил полагаться только на самого себя и отказался даже от адвоката. Отказ от государственного защитника позволил добавить к моему обвинению фразу «непримиримый противник советской власти», в результате вместо предполагаемых 15 лет мне грозили все 25.
Накануне суда в камеру к Ванееву вошла молодая женщина и сказала, что можно помочь всей организации, если он подпишет текст, в котором говорилось о глубоком раскаянии в совершенной по молодости ошибке. «Если подпишете, вы получите не более пяти лет, а товарищи не более года. В противном случае вас осудят на 25 лет».
Подписать бумагу Ванеев отказался.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.