О том, как Алания присоединилась к России и стала называться Осетией
26 августа 2009 История [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [5726 просмотров]
Интерес к истории российско-осетинских отношений не ослабевает уже много лет. События августа 2008 г. лишь обострили внимание к историческим сюжетам XVIII в. Заинтересованное обсуждение будет продолжаться: порукой тому политическая актуальность судеб современной Осетии. К тому же на нынешний год приходится памятная дата – 260-летие установления наших отношений с Россией. Осетинское посольство отправилось в Петербург в 1749 г. и работало там до 1752 г., обсуждая с правительством России концепцию русско-осетинского союза и будущего присоединения.
Признание Республики Южная Осетия и установление дипломатических отношений с Российской Федерацией наполняет события XVIII в. особым значением. В свою очередь, яркая история предков сообщает дополнительную глубину и осмысленность деяниям наших современников.
Самое время оглянуться на прошлое, напомнить известные факты и прояснить обстоятельства, которые помогают правильно понять исторический выбор, сделанный осетинским народом почти три столетия назад.
В средневековом мире осетины были известны под именами «аланы» (на Западе), «асы» (на Востоке), «ясы» (в Восточной Европе), «осы» (в Закавказье).
Средневековое Аланское государство описано в восточных, византийских, западноевропейских и кавказских хрониках. По свидетельству императора Константина Багрянородного, в византийском рейтинге государств Алания располагалась выше Хазарии и Киевской Руси. Царский дом состоял в тесных родственных связях с правителями многих стран. На аланках были женаты, например, братья и сыновья Юрия Долгорукого, ближайшие предки московской династии Рюриковичей.
Трагическая перемена судьбы ожидала Аланию в XIII-XIV вв.: монгольское завоевание и жестокие войны с Тимуром обернулись демографической катастрофой, разрушением государства, полной потерей равнинных земель. Чтобы представить масштабы постигшей Аланию катастрофы, достаточно вспомнить об утраченной аланской письменности, известной по надежным источникам с VI в. До наших дней дошли лишь несколько коротких текстов XI-XIV вв. Вместе с городами, придворными и церковными центрами грамотности исчезли профессиональные отрасли культурной деятельности, прервались широкие внешние связи.
Горная Алания позднего средневековья, пришедшая на смену разрушенному Аланскому царству, включала территории в самом центре Кавказа по обеим сторонам Главного хребта. Сюда, на юго-восточную горную окраину своей разоренной страны, отступили в конце XIV в. выжившие аланские группы. Три долгих столетия – с XV по XVII в. – они боролись за выживание, обороняя от врагов свои тесные ущелья и альпийские долины. Горная Алания того времени – свободная конфедерация одиннадцати земель-областей (комбжстж) с собственным гражданством, представительной демократией и парламентским самоуправлением. Полноправный гражданин владел наследственной землей, вел независимое хозяйство и пользовался избирательным правом. Гражданская община регулировала социальные отношения, не позволяя феодальной знати ущемлять права низших сословий. Каждое из этих обществ, сохраняя независимость внутренней жизни, объединялось с остальными в сфере военной и внешнеполитической деятельности. Локальные особенности аланских обществ не мешали осознавать традиционное единство, сложившееся в государственную эпоху. И соседи воспринимали горную Аланскую конфедерацию в качестве единой страны.
Социальный кризис первой половины XVIII в. был следствием ограниченности ресурсов горной Алании, которая стояла на пороге разорительного перенаселения. Все площади, сколько-нибудь пригодные для хозяйственного использования, были уже освоены. В обращении 1755 г. аланские старшины объясняли императрице Елизавете Петровне: «Мы жительствуем внутри горах весьма тесно и неисправно, во всем же имеем великую нужду и недостаток, и некоторыя … нималой пахотной земли не имеют, где б могли для своего довольствия сеять хлеб и прочее, также и скот довольной содержать не могут». Следствием тесноты были феодальные междоусобицы и участившиеся конфликты между соседними обществами.
Вновь, после катастрофы XIV в., достигнутый уровень феодализма требовал расширения производственной базы и усложнения политической организации. На кавказском театре международных отношений существовали свои возможности для разрешения этих проблем. Вступление в вассальную зависимость от кабардинских или грузинских князей открывало выход на равнину. Но такая «колонизация» оборачивалась для осетинской знати потерей суверенитета, а для крестьян – удвоением повинностей. Взамен же приобретаемые сюзерены не могли предложить ни социальных гарантий, ни политической стабильности, ни действенной военной защиты. Кабарду раздирали подогреваемые из Крыма междоусобия. Грузинские владения Ирана и Турции и себя были не в силах защитить от жестоких хозяев. Тем не менее сильнейшие владетели Картли, Имерети и Кабарды не оставляли попыток военной силой или экономическим давлением подчинить себе пограничные общества горной Алании. На рубеже XVII-XVIII вв. значительные группы стремительно бедневших горцев начали переселяться под власть кабардинских и грузинских феодалов. Их печальный опыт послужил болезненной, но полезной прививкой против сепаратизма знати, социальной деградации свободного большинства и этнокультурной ассимиляции всего народа. Чудом выжившим в горах аланам пришлось искать иные пути возвращения на равнину.
Культурное состояние горной Алании определяло успех этих поисков, то есть политическую зрелость элиты и способность общества формулировать и осмысленно отстаивать свои интересы. Аланская культура не была исключительно традиционной уже в силу необходимости обслуживать достаточно развитые формы феодальных отношений и религиозных институтов. Несмотря на перерыв в собственной письменной традиции, которую некому было поддерживать после катастрофы XIV в., аланы продолжали пользоваться письмом – прежде всего грузинским и арабским. Представители высших сословий (у некоторых территориальных групп – и средних слоев) имели возможность учиться грамоте – в том числе за пределами Осетии. Потомки средневековой аристократии из Центральной и Южной Осетии, например, получали образование при дворе картлийских царей. Эпиграфика XVI-XVIII вв. не оставляет сомнений в наличии знатоков арабского письма.
Интенсивность, с которой в конце XVII – первой половине XVIII в. вырабатывались культурно-образовательные инициативы, вполне соответствовала актуальным политическим задачам. Известны по меньшей мере два направления идейного движения за социальную гармонию и политическое единство. Традиционная арийская проповедь, разносимая странствующими мудрецами-пророками (самый знаменитый из них – Санаты Сем), опиралась на мифологическое представление о будущем народа. Христианское обоснование гражданского мира и процветания воплотилось в своеобразной «апостольской» школе христианских подвижников, созданной ученым монахом Петром-Парфением.
Поэтому чуть позже провозглашенная посольством в Петербурге цель – создание государственной системы образования – не кажется ни случайной, ни тем более утопической. За ней стояла объективная оценка культурных запросов и политических планов Алании.
Политическое положение Алании в середине XVIII в. определялось объединительным движением горных обществ, противостоящих нарастающей внешней опасности. Резкое обострение хозяйственных и социальных проблем, феодальные междоусобицы и внешнеполитические конфликты настоятельно требовали государственных форм самоорганизации. За три столетия безгосударственного существования народ исчерпал возможности социально-политического развития в формате конфедерации самоуправляющихся обществ. Только государственная власть была способна преодолеть политическую раздробленность и обеспечить будущее страны. Но в высокогорной зоне Центрального Кавказа отсутствуют хозяйственные ресурсы, необходимые для строительства государственных институтов. В средневековье территория позднейшей Алании-Осетии являлась горной окраиной Аланского царства, а основной экономический потенциал Алании, составлявший надежную базу ее государственности, был сосредоточен на плодородной предкавказской равнине.
Ответственность стоявшего перед народом выбора состояла не только в определении оптимальных направлений хозяйственного, политического и культурного развития, но прежде всего в эффективном разрешении стратегической задачи восстановления государственности. Главное достижение аланской политической мысли и практической дипломатии XVIII в. как раз и заключается в том, что был найден выход из этого замкнутого круга. Выход остроумный и безошибочный: если нам необходима государственность, но нет ресурсов для ее сепаратного восстановления, то следует сделать своим уже готовое сильное государство родственного и единоверного народа. Спокойный прагматизм – вот главная черта отнюдь не романтического решения о присоединении к России.
Выбор России в качестве национального государства произошел на фоне жесткой борьбы за контроль над Центральным Кавказом, в которой участвовали также Иран и Турция (через вассальные грузинские княжества, Крымское ханство и Кабарду). В Осетии XVIII в. никто не идеализировал Россию и вряд ли кто-то обманывался по поводу целей, которые она преследовала на Кавказе. Однако не стоит путать историческую судьбу и жизненный выбор народа с типологическими чертами преходящих политических режимов. В условиях перенаселения и горного малоземелья, жесткого противостояния экспансии южных и северных соседей союзу с Россией не было геополитической альтернативы. Аланский поиск союзника и партнера счастливо совпал с продвижением на Кавказ великой северной империи. В Петербурге быстро поняли, что не удастся обойтись без лояльности небольшого народа, оседлавшего стратегические перевалы, – без военных баз в центре Кавказа, без аланских дорог и серебросвинцовых месторождений.
Союз с Россией не имел и культурной альтернативы. Алано-славянское этноязыковое родство было установлено только в следующем столетии, зато религиозная близость двух православных народов оказалась существенным фактором сближения. Ведь в непосредственном соседстве с горной Аланией в XVIII в. не было христианских стран. Не стоит обманываться на счет грузинских владений: не только персидский сюзерен картлийских царей и князей, но зачастую и сами они были мусульманами – а крестьянское православие не имело политического значения.
Оптимальный с точки зрения внешней безопасности, конфессионального единства и этнокультурного родства, союз с Россией был вместе с тем единственно верным решением стратегической задачи – он позволил восстановить отлаженную еще в средневековье систему политических и хозяйственных связей. В новых условиях роль равнинной аланской метрополии предстояло сыграть российскому центру, быстро расширявшему господствующие позиции в Предкавказье.
Слова «Осетия» и «осетины» – русское изобретение XVIII в., когда после трех веков перерыва аланы вновь установили отношения с Россией. К тому времени русские успели забыть их славянское имя – «Ясы» и, осваивая Кавказ, заимствовали грузинское название Алании – «Осети». Из русского языка слова «Осетия» и «осетины» попали в другие европейские языки. В аланском (осетинском) языке сохранилось древнее самоназвание – «аллон», хотя в обиходной речи осетин может представиться как «ирон» или «дигорон» – это уточняющие областные названия жителей средневекового Аланского царства, делившегося на восточную (Ир) и западную (Дигор) половины.
Начало постоянному общению положила Осетинская духовная комиссия, прибывшая в Аланию-Осетию в 1745 г. Созданию комиссии предшествовало изучение географического и политического положения Осетии, убедившее Коллегию иностранных дел в полной независимости страны, расположенной неподалеку от тогдашней российской границы. Совмещая функции православной миссии и политической разведки, Осетинская духовная комиссия служила постоянным каналом связи между Осетией и Россией, обеспечивая необходимую информационную основу для принятия политических решений. Осетинской стороне принадлежала инициатива направления в Петербург дипломатического представительства для переговоров с российским правительством.
Установление русско-осетинских отношений – заслуга посольства, которое с 1749 по 1752 г. представляло в Петербурге Аланскую (Осетинскую) конфедерацию. Состав и полномочия осетинского посольства стали в Петербурге предметом многократного и тщательного изучения, поскольку в Осетии XVIII в. отсутствовали государственные институты и центральная власть. Используя демократические особенности политического и социального устройства осетинских обществ, грузинское лобби пыталось убедить высших российских чиновников в незнатности осетинских послов, а значит – в отсутствии у них полномочий представлять свою страну. Закулисная борьба и международные интриги завершились постановлениями Сената, разоблачившего грузинских авантюристов и удостоверившего ложность их доносов. Глава посольства Зураб Елиханов-Магкаев был широко известен на Кавказе, имел значительный политический опыт и 10 лет прожил в России. Двое других послов происходили из крупнейших территориально-политических объединений: Елисей Хетагов-Кесаев – из области Туалта, включавшей территории Южной и Центральной Осетии; Батырмирза Куртаулов-Цопанов – из ключевого в Северной Осетии Куртатинского общества. По протоколу в состав посольства входили также трое помощников-«служителей». Помощником главы посольства выступал его сын Дмитрий, а двое других (Дживи Абаев и Сергей Соломонов-Алгузов) принадлежали к знатному осетинскому клану Агузата, родовая территория которого расположена в пределах нынешнего Дзауского района Республики Южная Осетия.
Политическая программа осетинского посольства учитывала интересы обеих сторон и ставила жизненно важные для Осетии цели. Как сказано в представляющем их документе, послы «приехали не для единаго точию поклонения Ея Императорскому Величеству, но отдатись в вечное к России подданство». Присоединение к России, внешняя безопасность, возвращение на предкавказскую равнину, беспошлинная торговля, доступность школьного образования – вот пункты осетинской программы, неоднократно сформулированные в сохранившихся документах. Посольство настаивало на присоединении Осетии и точно указывало местности на равнине, которые осетины желали бы освоить в первую очередь. Обращаясь к Сенату, послы заявили, что они «и весь осетинской народ желают быть в подданстве Ея Императорскаго Величества и в защищении от других народов и переселитца … ближе к России, ниже тех гор, в которых ныне они жительство имеют. … А всего де осетинскаго народа военных людей может собратца до 30 тысяч человек и более, все склонны к вере христианской».
Итоги русско-осетинских переговоров 1750-1751 гг. заключались в установлении политического союза и тесных дипоматических отношений. Обещая осетинам защиту от врагов, покровительство в переселении на равнину и торговле, по главному пункту переговоров российское правительство склонилось к тому, что «о действительном их в подданство принятии кажется надобно умолчать, да и присягою при первом случае их не обязывать». Немедленное присоединение территории Осетии к России было невозможно с точки зрения международного права, так как Белградский мирный договор 1739 г. с Турцией ограничивал свободу действий России на Северном Кавказе, устанавливая нейтральность Кабарды, которой отводилась роль «барьера» между Турцией и Россией. Нейтральный статус Кабарды, занимавшей тогда все Центральное Предкавказье и лежавшей между Осетией и Россией, в середине XVIII в. был непреодолимым препятствием для присоединения в международно-правовом смысле, т. е. включения территории Осетии в состав Российской империи.
Таким образом, несмотря на кажущуюся неполноту итога переговоров, ценнейшим результатом деятельности осетинского посольства в Петербурге явилось неполучение от российской стороны ответа о присоединении. Тем самым отказ был исключен, а заведомо положительный ответ отложен до более подходящих внешнеполитических обстоятельств.
Политический формат русско-осетинских отношений был беспрецедентно высоким. Уровень губернатора или командующего крупным воинским соединением считался вполне достаточным, чтобы вести переговоры с отдельными феодальными владениями и принимать присяги о российском подданстве. Посольство, принятое на высшем уровне – самой императрицей Елизаветой Петровной, и русско-осетинские переговоры в Петербурге – самое надежное свидетельство того, что Осетия воспринималась на Кавказе и в России как единая страна с особым геополитическим статусом.
Присоединение Осетии к России состоялось в 1774 г., после победоносной войны и заключения Россией нового, Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией. Статья 21 этого договора посвящена статусу Кабарды, полномочия в установлении которого Турция передавала Крымскому ханству. Существование Крымского договора, заключенного между Россией и ханством в 1772 г., придавало этой дипломатической формуле значение окончательного признания российского суверенитета над Кабардой. Тем самым было снято единственное препятствие для международно-правового оформления присоединения Осетии к России.
К тому времени договоренности о союзе и покровительстве, как и отложенный ответ России на осетинское предложение о присоединении, существовали уже четверть века. На протяжении этого времени и представители Осетии, и российские чиновники неоднократно подтверждали верность своим обязательствам. Например, в 1758 г. к императрице Елизавете Петровне обратились с челобитной трое осетинских старшин. Напомнив о посольстве и русско-осетинских переговорах 1749-1752 гг., они просили возобновить отмененные на время таможенные льготы. Податели этой просьбы были уполномочены действовать от имени всей Осетии – «чего для мы, нижайшие троя старшины, с согласия протчих тамошних наших народов из Осетии поехали сюда в Кизляр». Показательно, что одним из трех представителей Осетии выступает Осиф Абаев, известный и по другим документам, – он происходил из селения Сба, расположенного на территории нынешней Республики Южная Осетия.
В октябре 1774 г., выполняя специальное поручение правительства, ведавший сношениями с Кавказом астраханский губернатор П. Н. Кречетников пригласил в крепость Моздок представителей Осетии для официального подтверждения их готовности вступить в российское подданство. Документ, легализовавший прежние договоренности о присоединении Осетии к Российской империи, был подписан 27 октября 1774 г. Так достигнутые в середине XVIII в. русско-осетинские договоренности получили международно-правовое оформление, и Осетия вошла в состав Российской империи.
Цена имперского выбора – отдельная тема. Политическая история России преподнесла осетинам немало неожиданностей. Избавившись в XVIII в. от внешней грузинской опасности, Осетия в XIX, а затем и в XX веке вновь столкнулась с угрозой культурной ассимиляции, социального порабощения и геноцида. Хочется верить, что август 2008 г. – война и признание – горе и радость – обобщающий и безвозвратный символ минувшего.
Осетия и Россия вновь на пороге надежды. Мы прожили вместе 260 лет. Нужно строить общее будущее, и у него есть фундамент. Перипетии совместной истории лишь подтвердили неизменность и надежность русско-аланского союза.
Руслан Бзаров,
профессор, доктор исторических наук
Признание Республики Южная Осетия и установление дипломатических отношений с Российской Федерацией наполняет события XVIII в. особым значением. В свою очередь, яркая история предков сообщает дополнительную глубину и осмысленность деяниям наших современников.
Самое время оглянуться на прошлое, напомнить известные факты и прояснить обстоятельства, которые помогают правильно понять исторический выбор, сделанный осетинским народом почти три столетия назад.
В средневековом мире осетины были известны под именами «аланы» (на Западе), «асы» (на Востоке), «ясы» (в Восточной Европе), «осы» (в Закавказье).
Средневековое Аланское государство описано в восточных, византийских, западноевропейских и кавказских хрониках. По свидетельству императора Константина Багрянородного, в византийском рейтинге государств Алания располагалась выше Хазарии и Киевской Руси. Царский дом состоял в тесных родственных связях с правителями многих стран. На аланках были женаты, например, братья и сыновья Юрия Долгорукого, ближайшие предки московской династии Рюриковичей.
Трагическая перемена судьбы ожидала Аланию в XIII-XIV вв.: монгольское завоевание и жестокие войны с Тимуром обернулись демографической катастрофой, разрушением государства, полной потерей равнинных земель. Чтобы представить масштабы постигшей Аланию катастрофы, достаточно вспомнить об утраченной аланской письменности, известной по надежным источникам с VI в. До наших дней дошли лишь несколько коротких текстов XI-XIV вв. Вместе с городами, придворными и церковными центрами грамотности исчезли профессиональные отрасли культурной деятельности, прервались широкие внешние связи.
Горная Алания позднего средневековья, пришедшая на смену разрушенному Аланскому царству, включала территории в самом центре Кавказа по обеим сторонам Главного хребта. Сюда, на юго-восточную горную окраину своей разоренной страны, отступили в конце XIV в. выжившие аланские группы. Три долгих столетия – с XV по XVII в. – они боролись за выживание, обороняя от врагов свои тесные ущелья и альпийские долины. Горная Алания того времени – свободная конфедерация одиннадцати земель-областей (комбжстж) с собственным гражданством, представительной демократией и парламентским самоуправлением. Полноправный гражданин владел наследственной землей, вел независимое хозяйство и пользовался избирательным правом. Гражданская община регулировала социальные отношения, не позволяя феодальной знати ущемлять права низших сословий. Каждое из этих обществ, сохраняя независимость внутренней жизни, объединялось с остальными в сфере военной и внешнеполитической деятельности. Локальные особенности аланских обществ не мешали осознавать традиционное единство, сложившееся в государственную эпоху. И соседи воспринимали горную Аланскую конфедерацию в качестве единой страны.
Социальный кризис первой половины XVIII в. был следствием ограниченности ресурсов горной Алании, которая стояла на пороге разорительного перенаселения. Все площади, сколько-нибудь пригодные для хозяйственного использования, были уже освоены. В обращении 1755 г. аланские старшины объясняли императрице Елизавете Петровне: «Мы жительствуем внутри горах весьма тесно и неисправно, во всем же имеем великую нужду и недостаток, и некоторыя … нималой пахотной земли не имеют, где б могли для своего довольствия сеять хлеб и прочее, также и скот довольной содержать не могут». Следствием тесноты были феодальные междоусобицы и участившиеся конфликты между соседними обществами.
Вновь, после катастрофы XIV в., достигнутый уровень феодализма требовал расширения производственной базы и усложнения политической организации. На кавказском театре международных отношений существовали свои возможности для разрешения этих проблем. Вступление в вассальную зависимость от кабардинских или грузинских князей открывало выход на равнину. Но такая «колонизация» оборачивалась для осетинской знати потерей суверенитета, а для крестьян – удвоением повинностей. Взамен же приобретаемые сюзерены не могли предложить ни социальных гарантий, ни политической стабильности, ни действенной военной защиты. Кабарду раздирали подогреваемые из Крыма междоусобия. Грузинские владения Ирана и Турции и себя были не в силах защитить от жестоких хозяев. Тем не менее сильнейшие владетели Картли, Имерети и Кабарды не оставляли попыток военной силой или экономическим давлением подчинить себе пограничные общества горной Алании. На рубеже XVII-XVIII вв. значительные группы стремительно бедневших горцев начали переселяться под власть кабардинских и грузинских феодалов. Их печальный опыт послужил болезненной, но полезной прививкой против сепаратизма знати, социальной деградации свободного большинства и этнокультурной ассимиляции всего народа. Чудом выжившим в горах аланам пришлось искать иные пути возвращения на равнину.
Культурное состояние горной Алании определяло успех этих поисков, то есть политическую зрелость элиты и способность общества формулировать и осмысленно отстаивать свои интересы. Аланская культура не была исключительно традиционной уже в силу необходимости обслуживать достаточно развитые формы феодальных отношений и религиозных институтов. Несмотря на перерыв в собственной письменной традиции, которую некому было поддерживать после катастрофы XIV в., аланы продолжали пользоваться письмом – прежде всего грузинским и арабским. Представители высших сословий (у некоторых территориальных групп – и средних слоев) имели возможность учиться грамоте – в том числе за пределами Осетии. Потомки средневековой аристократии из Центральной и Южной Осетии, например, получали образование при дворе картлийских царей. Эпиграфика XVI-XVIII вв. не оставляет сомнений в наличии знатоков арабского письма.
Интенсивность, с которой в конце XVII – первой половине XVIII в. вырабатывались культурно-образовательные инициативы, вполне соответствовала актуальным политическим задачам. Известны по меньшей мере два направления идейного движения за социальную гармонию и политическое единство. Традиционная арийская проповедь, разносимая странствующими мудрецами-пророками (самый знаменитый из них – Санаты Сем), опиралась на мифологическое представление о будущем народа. Христианское обоснование гражданского мира и процветания воплотилось в своеобразной «апостольской» школе христианских подвижников, созданной ученым монахом Петром-Парфением.
Поэтому чуть позже провозглашенная посольством в Петербурге цель – создание государственной системы образования – не кажется ни случайной, ни тем более утопической. За ней стояла объективная оценка культурных запросов и политических планов Алании.
Политическое положение Алании в середине XVIII в. определялось объединительным движением горных обществ, противостоящих нарастающей внешней опасности. Резкое обострение хозяйственных и социальных проблем, феодальные междоусобицы и внешнеполитические конфликты настоятельно требовали государственных форм самоорганизации. За три столетия безгосударственного существования народ исчерпал возможности социально-политического развития в формате конфедерации самоуправляющихся обществ. Только государственная власть была способна преодолеть политическую раздробленность и обеспечить будущее страны. Но в высокогорной зоне Центрального Кавказа отсутствуют хозяйственные ресурсы, необходимые для строительства государственных институтов. В средневековье территория позднейшей Алании-Осетии являлась горной окраиной Аланского царства, а основной экономический потенциал Алании, составлявший надежную базу ее государственности, был сосредоточен на плодородной предкавказской равнине.
Ответственность стоявшего перед народом выбора состояла не только в определении оптимальных направлений хозяйственного, политического и культурного развития, но прежде всего в эффективном разрешении стратегической задачи восстановления государственности. Главное достижение аланской политической мысли и практической дипломатии XVIII в. как раз и заключается в том, что был найден выход из этого замкнутого круга. Выход остроумный и безошибочный: если нам необходима государственность, но нет ресурсов для ее сепаратного восстановления, то следует сделать своим уже готовое сильное государство родственного и единоверного народа. Спокойный прагматизм – вот главная черта отнюдь не романтического решения о присоединении к России.
Выбор России в качестве национального государства произошел на фоне жесткой борьбы за контроль над Центральным Кавказом, в которой участвовали также Иран и Турция (через вассальные грузинские княжества, Крымское ханство и Кабарду). В Осетии XVIII в. никто не идеализировал Россию и вряд ли кто-то обманывался по поводу целей, которые она преследовала на Кавказе. Однако не стоит путать историческую судьбу и жизненный выбор народа с типологическими чертами преходящих политических режимов. В условиях перенаселения и горного малоземелья, жесткого противостояния экспансии южных и северных соседей союзу с Россией не было геополитической альтернативы. Аланский поиск союзника и партнера счастливо совпал с продвижением на Кавказ великой северной империи. В Петербурге быстро поняли, что не удастся обойтись без лояльности небольшого народа, оседлавшего стратегические перевалы, – без военных баз в центре Кавказа, без аланских дорог и серебросвинцовых месторождений.
Союз с Россией не имел и культурной альтернативы. Алано-славянское этноязыковое родство было установлено только в следующем столетии, зато религиозная близость двух православных народов оказалась существенным фактором сближения. Ведь в непосредственном соседстве с горной Аланией в XVIII в. не было христианских стран. Не стоит обманываться на счет грузинских владений: не только персидский сюзерен картлийских царей и князей, но зачастую и сами они были мусульманами – а крестьянское православие не имело политического значения.
Оптимальный с точки зрения внешней безопасности, конфессионального единства и этнокультурного родства, союз с Россией был вместе с тем единственно верным решением стратегической задачи – он позволил восстановить отлаженную еще в средневековье систему политических и хозяйственных связей. В новых условиях роль равнинной аланской метрополии предстояло сыграть российскому центру, быстро расширявшему господствующие позиции в Предкавказье.
Слова «Осетия» и «осетины» – русское изобретение XVIII в., когда после трех веков перерыва аланы вновь установили отношения с Россией. К тому времени русские успели забыть их славянское имя – «Ясы» и, осваивая Кавказ, заимствовали грузинское название Алании – «Осети». Из русского языка слова «Осетия» и «осетины» попали в другие европейские языки. В аланском (осетинском) языке сохранилось древнее самоназвание – «аллон», хотя в обиходной речи осетин может представиться как «ирон» или «дигорон» – это уточняющие областные названия жителей средневекового Аланского царства, делившегося на восточную (Ир) и западную (Дигор) половины.
Начало постоянному общению положила Осетинская духовная комиссия, прибывшая в Аланию-Осетию в 1745 г. Созданию комиссии предшествовало изучение географического и политического положения Осетии, убедившее Коллегию иностранных дел в полной независимости страны, расположенной неподалеку от тогдашней российской границы. Совмещая функции православной миссии и политической разведки, Осетинская духовная комиссия служила постоянным каналом связи между Осетией и Россией, обеспечивая необходимую информационную основу для принятия политических решений. Осетинской стороне принадлежала инициатива направления в Петербург дипломатического представительства для переговоров с российским правительством.
Установление русско-осетинских отношений – заслуга посольства, которое с 1749 по 1752 г. представляло в Петербурге Аланскую (Осетинскую) конфедерацию. Состав и полномочия осетинского посольства стали в Петербурге предметом многократного и тщательного изучения, поскольку в Осетии XVIII в. отсутствовали государственные институты и центральная власть. Используя демократические особенности политического и социального устройства осетинских обществ, грузинское лобби пыталось убедить высших российских чиновников в незнатности осетинских послов, а значит – в отсутствии у них полномочий представлять свою страну. Закулисная борьба и международные интриги завершились постановлениями Сената, разоблачившего грузинских авантюристов и удостоверившего ложность их доносов. Глава посольства Зураб Елиханов-Магкаев был широко известен на Кавказе, имел значительный политический опыт и 10 лет прожил в России. Двое других послов происходили из крупнейших территориально-политических объединений: Елисей Хетагов-Кесаев – из области Туалта, включавшей территории Южной и Центральной Осетии; Батырмирза Куртаулов-Цопанов – из ключевого в Северной Осетии Куртатинского общества. По протоколу в состав посольства входили также трое помощников-«служителей». Помощником главы посольства выступал его сын Дмитрий, а двое других (Дживи Абаев и Сергей Соломонов-Алгузов) принадлежали к знатному осетинскому клану Агузата, родовая территория которого расположена в пределах нынешнего Дзауского района Республики Южная Осетия.
Политическая программа осетинского посольства учитывала интересы обеих сторон и ставила жизненно важные для Осетии цели. Как сказано в представляющем их документе, послы «приехали не для единаго точию поклонения Ея Императорскому Величеству, но отдатись в вечное к России подданство». Присоединение к России, внешняя безопасность, возвращение на предкавказскую равнину, беспошлинная торговля, доступность школьного образования – вот пункты осетинской программы, неоднократно сформулированные в сохранившихся документах. Посольство настаивало на присоединении Осетии и точно указывало местности на равнине, которые осетины желали бы освоить в первую очередь. Обращаясь к Сенату, послы заявили, что они «и весь осетинской народ желают быть в подданстве Ея Императорскаго Величества и в защищении от других народов и переселитца … ближе к России, ниже тех гор, в которых ныне они жительство имеют. … А всего де осетинскаго народа военных людей может собратца до 30 тысяч человек и более, все склонны к вере христианской».
Итоги русско-осетинских переговоров 1750-1751 гг. заключались в установлении политического союза и тесных дипоматических отношений. Обещая осетинам защиту от врагов, покровительство в переселении на равнину и торговле, по главному пункту переговоров российское правительство склонилось к тому, что «о действительном их в подданство принятии кажется надобно умолчать, да и присягою при первом случае их не обязывать». Немедленное присоединение территории Осетии к России было невозможно с точки зрения международного права, так как Белградский мирный договор 1739 г. с Турцией ограничивал свободу действий России на Северном Кавказе, устанавливая нейтральность Кабарды, которой отводилась роль «барьера» между Турцией и Россией. Нейтральный статус Кабарды, занимавшей тогда все Центральное Предкавказье и лежавшей между Осетией и Россией, в середине XVIII в. был непреодолимым препятствием для присоединения в международно-правовом смысле, т. е. включения территории Осетии в состав Российской империи.
Таким образом, несмотря на кажущуюся неполноту итога переговоров, ценнейшим результатом деятельности осетинского посольства в Петербурге явилось неполучение от российской стороны ответа о присоединении. Тем самым отказ был исключен, а заведомо положительный ответ отложен до более подходящих внешнеполитических обстоятельств.
Политический формат русско-осетинских отношений был беспрецедентно высоким. Уровень губернатора или командующего крупным воинским соединением считался вполне достаточным, чтобы вести переговоры с отдельными феодальными владениями и принимать присяги о российском подданстве. Посольство, принятое на высшем уровне – самой императрицей Елизаветой Петровной, и русско-осетинские переговоры в Петербурге – самое надежное свидетельство того, что Осетия воспринималась на Кавказе и в России как единая страна с особым геополитическим статусом.
Присоединение Осетии к России состоялось в 1774 г., после победоносной войны и заключения Россией нового, Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией. Статья 21 этого договора посвящена статусу Кабарды, полномочия в установлении которого Турция передавала Крымскому ханству. Существование Крымского договора, заключенного между Россией и ханством в 1772 г., придавало этой дипломатической формуле значение окончательного признания российского суверенитета над Кабардой. Тем самым было снято единственное препятствие для международно-правового оформления присоединения Осетии к России.
К тому времени договоренности о союзе и покровительстве, как и отложенный ответ России на осетинское предложение о присоединении, существовали уже четверть века. На протяжении этого времени и представители Осетии, и российские чиновники неоднократно подтверждали верность своим обязательствам. Например, в 1758 г. к императрице Елизавете Петровне обратились с челобитной трое осетинских старшин. Напомнив о посольстве и русско-осетинских переговорах 1749-1752 гг., они просили возобновить отмененные на время таможенные льготы. Податели этой просьбы были уполномочены действовать от имени всей Осетии – «чего для мы, нижайшие троя старшины, с согласия протчих тамошних наших народов из Осетии поехали сюда в Кизляр». Показательно, что одним из трех представителей Осетии выступает Осиф Абаев, известный и по другим документам, – он происходил из селения Сба, расположенного на территории нынешней Республики Южная Осетия.
В октябре 1774 г., выполняя специальное поручение правительства, ведавший сношениями с Кавказом астраханский губернатор П. Н. Кречетников пригласил в крепость Моздок представителей Осетии для официального подтверждения их готовности вступить в российское подданство. Документ, легализовавший прежние договоренности о присоединении Осетии к Российской империи, был подписан 27 октября 1774 г. Так достигнутые в середине XVIII в. русско-осетинские договоренности получили международно-правовое оформление, и Осетия вошла в состав Российской империи.
Цена имперского выбора – отдельная тема. Политическая история России преподнесла осетинам немало неожиданностей. Избавившись в XVIII в. от внешней грузинской опасности, Осетия в XIX, а затем и в XX веке вновь столкнулась с угрозой культурной ассимиляции, социального порабощения и геноцида. Хочется верить, что август 2008 г. – война и признание – горе и радость – обобщающий и безвозвратный символ минувшего.
Осетия и Россия вновь на пороге надежды. Мы прожили вместе 260 лет. Нужно строить общее будущее, и у него есть фундамент. Перипетии совместной истории лишь подтвердили неизменность и надежность русско-аланского союза.
Руслан Бзаров,
профессор, доктор исторических наук
Источник - ИА Рес.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.