«Я потребую, чтобы солнце зашло. Но сначала дождусь благоприятных условий, ибо в этом и состоит муд-рость правителя»
А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

   Как известно в 1801 году Россия ратифицировала Георгиевский трактат и включила в свой состав Картли-Кахетинское княжество. Данный факт в современной грузинской и россий-ской историографии принято оценивать применяя прямо противоположные дефиниции, однако, с точки зрения политологии и... решения проблемы непризнанных государств ПСП, интересен анализ задействованного правительством Александра I алгоритма и напрашивающихся паралле-лей с днем сегодняшним.
   Реалии Большой игры на Кавказе в XVIII веке определялись непосредственным соперни-чеством в этом регионе трех крупных региональных игроков - России, Ирана и Порты, при ак-тивном, правда, опосредованном участии четвертого глобального фактора - Британской империи. Правила игры и сферы влияния определялись мирными договорами, которые закрепляли приобретения или потери сторон, происходившие в результате кратковременных периодов игры без правил, т.е. войн и конфликтов. К началу XIX века российско-иранские отношения базиро-вались на Гянджинском «Вечном мирном договоре» от 1735 г., а российско-турецкие на целой серии договоров, последний из которых - Кучук-Кайнарджийский (1773 г.), оставлял за Россией право свободы действий на Северном Кавказе. И кстати, провозглашал Крым независимой тер-риторией. При этом все Закавказье, как де-факто, так и де-юре, не смотря на наличие здесь очевидных российских интересов, было вполне официально поделено между Турцией и Ираном. Восточное Закавказье являлось провинцией Ирана, Западное - Порты. Попытки картлийского царя Ираклия II, бывшего не столько правителем Картли, сколько обыкновенным иранским ва-лием, вести самостоятельную политику, играя на противоречиях России, Ирана и Туриции, по-пытки не подкрепленные ничем кроме личных властных амбиций, привели грузин к националь-ной трагедии 1795 года, когда Ага Мухаммед-хан Каджарский, раздосадованный постоянными интригами и кознями своего вассала, который к этому моменту заключил не только Георгиев-ский трактат с Россией, но и аналогичный договор с Турцией (!), фактически утопил Картли и Кахетию в крови.
   После этого Россия была поставлена перед политической дилеммой - либо она начинает активно действовать в Закавказье, спасая своего единственного, единоверного и естественного союзника, либо Гюрджистан, еще на долгое время остается заложником политической близору-кости и властных амбиций собственного нобилитета, внутриполитической нестабильности Исфагана и агрессивной экспансией Порты.
   Александра I выбрал первое. Однако ратификация Георгиевского трактата наталкивалась на объективные трудности. Не смотря на то, что в 1783 г. договор был заключен между Екатериной II и Ираклием II, последний, не являлся законным владельцем Картли-Кахетинского царства, а само царство не было субъектом международного права, начиная аж с XIV века. С XVI в. Картли и Кахетия являлись частью Ирана, а собственником всей земли в Персидской империи, развивавшейся по социально-экономической модели классического восточного феодализма, был шах. Когда Ираклий II стал «царем» ему было делегировано право пожизненно управлять иранской провинцией от имени шаха, но не быть собственником включенных в состав Персии с 1519 года земельных владений. Говоря современным языком, Георгиевский трактат был заклю-чен между политическим руководством мировой державы и руководителем административной единицы другой мировой державы, вынашивающим сепаратистские планы. Приняв решение о помощи грузинам, ратифицируя Георгиевкий трактат и посылая в Картли-Кахетию войска, Александр I фактически признавал независимость Картли-Кахетинского царства в категориях и координатах международного права XIX века. Другими словами, прежде чем принять Картли-Кахетию в состав Российской Империи, она была сначала признана Россией, и только Россией, как независимая от Ирана политико-территориальная единица, в нарушении всех международ-ных документов и норм права, и только потом включена в состав Империи. Обладая достаточ-ной уверенностью в своих силах и ресурсах Александр I воспользовался правом сильного вер-шить свою историю...
  Вспоминая этот эпизод более чем 200-летней давности нельзя не удержаться от паралле-лей с современностью. В начале III тысячелетия на Южном Кавказе опять столкнулись интере-сы нескольких сильных игроков, каждый из которых не прочь, если ляжет карта, играть только по своим правилам, руководствуясь исключительно своими интересами и правом сильного самостоятельно принимать и осуществлять те или иные решения. Качественное изменение собственно южно-кавказских политических субъектов, вышедших на новый уровень своего исторического и политического развития, сейчас, как и тогда, фактически не принимается в расчет. В лучшем случае на них переносятся классические представления о европейском государстве, с существенной оговоркой, что «пока они еще не совсем европейские». Разница с ситуацией, когда российский император двинул в Закавказье войска, заключается только в том, что пока ни одна из сторон не обладает необходимым перевесом сил для жестких и решительных действий. Поэтому главная интрига переносится в пространство сложной позиционной борьбы, в которой каждый пытается не только удержать завоеванные позиции, но и создать, используя не силовые методы, дополнительные ресурсы и рычаги. Именно такая логика, протекающих на Южном Кавказе политических процессов, позволяет говорить о наиболее вероятном сценарии дальней-шего развития грузино-югоосетинского конфликта. Но все по порядку.
Провал плана М.Ахтисаари по косовскому урегулированию на последнем заседании СБ ООН не стал такой уж большой неожиданностью для большинства экспертов, занимающихся проблематикой непризнанных государств и конфликтов на ПСП. Было очевидно, что жестко и недвусмысленно заявленная по данному поводу в Мюнхене позиция России, соберет в Европе достаточное количество сторонников, которые смогут воспротивиться созданию прецедента с легко прогнозируемыми последствиями.
    Не исключено, что недовольство США рядом стран Старой Европы и, отчасти Мюнхеном, вылилось в принятие Конгрессом и Сенатом США решения о расширении НАТО за счет Украины и Грузии. Довольно логично и, опять же предсказуемо, сразу вслед за этим последовала резкая активизация Грузии на абхазском и югоосетинском направлениях. Причем если на границе с Абхазией Грузия начала формировать армейскую группировку, то удар по Южной Осетии был нане-сен. Пока политический - парламент Грузии принял закон о создании временной администрации на территории бывшей Юго-Осетинской автономной области. Принятие закона стало частью разработанного грузинскими и американскими спецслужбами проекта «Хунта» по созданию и легитимации т.н. «альтернативного правительства Южной Осетии». План был запущен в ноябре 2006 года. В настоящий момент официальный Тбилиси располагает двумя марионеточными структурами - «правительством Абхазии в изгнании» и «альтернативным правительством Южной Осетии», способными, как по мановению волшебной палочки, менять градус напряженности в зонах конфликта. Что, по мнению создателей данных образований, дает правительству М.Саакашвили, а также Вашингтонской администрации, широкое поле для маневра. Причем маневра «стратегического».
Как известно, сама процедура решения Косовской проблемы, т.е. обретение Косово не-зависимости, теоретически описывалась в трех различных сценариях:
    а) признание Косово осуществляет Совет Безопасности ООН и ряд других международных организаций,
б) мировые державы по очереди признают Косово, устанавливают с ним дипломатические отношения и, таким образом, вводят его в качестве законного члена в мировое сообщество,
в) косоварские политики «самостоятельно провозглашают независимую Республику Ко-сово».
Каковы основные, сущностные различия между указанными сценариями признания Ко-сово? Несмотря на кажущуюся простоту и очевидность ответа, провести данное решение через ООН трудно (как оно, в принципе, и случилось). Он не отражает главного противоречия между концепциями признания Косова международными организациями и отдельными государствами.
     По сути дела, сейчас происходит борьба между американским пониманием политического суверенитета, основным источником и критерием легитимности которого служат конститу-ционные национальные демократические институты, и западноевропейским, по которому наде-ление легитимным суверенитетом происходит исключительно по воли международного сооб-щества, выраженного в функционировании надгосударственных организаций. Т.е. другими словами с точки зрения американских политологов, государство легитимно, если на его территории функционируют законно избранные демократические органы власти, а, по мнению европейцев, таковым его делает только воля международного сообщества, выраженная в существовании ка-кой-либо международной организации.
      По мнению Ф.Фукуямы, основу данных расхождений составляют различные представле-ния американцев и европейцев о сущности государства. Так для европейцев государство это за-щитник общественных интересов, стоящих выше личных интересов граждан. Для американцев, наоборот, общественные интересы не отделены от интересов людей составляющих общество, и именно последние должны защищаться государством. Проецирование данных принципов на международные отношения приводит к тому, что «европейцы считают международные органи-зации хранителями всеобщего блага, стоящего выше желаний отдельных государств». Соединенные Штаты, напротив, считают, что «если международный институт не служит интересам демократического государства, последнее вправе ограничивать свое участие в нем или вовсе выйти из него». [Фукуяма Ф. Сильное государство. Управление и мировой порядок в 21 веке. М., 2006, с.185].
     Другими словами Штаты пытаются отстоять за собой право устанавливать законы и соз-давать прецеденты, а ЕС пытается добиться соблюдения международных законов и норм. Юри-сты-международники сказали бы, что это очень сильно напоминает конфликт между конститутивной и декларативной теориями признания. Как известно, сторонники первой (в нашем случае ЕС) считают необходимым обязательное признание нового государства со стороны группы ведущих мировых держав, а сторонники второй (в нашем случае США) считают, что государство может быть признано, если оно обладает определенными признаками и на деле доказало свою жизнеспособность.
    Не стоит забывать, что признание Косово происходит фактически в нарушение догово-ренностей, достигнутых между членами Контактной группы по бывшей Югославии (США, Великобритания, Германия, Франция, Италия и Россия). Главным из них являлось положение: «сначала гуманитарные стандарты - потом статус». Однако, в последнее время, данный подход по инициативе США и Великобритании сменился на практически противоположный: «сначала статус - потом стандарты». Как это ни странно, но главным мотивом такой перемены стала… озабоченность мирового сообщества, что «косовары, в случае непризнания Косова, способны спровоцировать новую вспышку насилия». Ни больше, ни меньше.
     Справедливости ради стоит отметить, что действительно ни войска НАТО, ни гражданская администрация ОНН, управляющая краем, оказались не в состоянии не только предотвра-тить сербские погромы в 2004 году, но и приостановить дискриминацию и отток сербского населения. Именно эти моменты ставят под сомнение тезис об «уникальности Косовского варианта». Если гражданская администрация ООН, при поддержке миротворческих сил НАТО, за семь лет так и не смогла выполнить основные положения Резолюции 1244 и предотвратить рецидивы этноцида и геноцида, подтвердив тем самым свою неэффективность, то какой смысл Приднестровью, Абхазии и Южной Осетии пытаться менять формат переговорного процесса, статус и состав миротворческих сил? Ведь после этого они рискуют получить эскалацию конфликтов и полное игнорирование своих интересов за столом переговоров. Очевидно, что ни высокий статус миротворцев, ни участие в урегулирование почти всей Большой Семерки не являются гарантиями мира и спокойствия.
Продолжение следует...

Андрей Битаров
ИА ОСинформ