В № 47 газеты "Пульс Осетии" от 11 декабря 2011 г., изд. в г.Владикавказе была опубликована статья Тины Дзокаевой под довольно интригующим названием: "Тапанхас, месфили хсина, кортин, то фарнетдзн, кинтдзи, месфили кайтефуа". Это название, на первый взгляд больше напоминающее абракадабру, чем адекватное обозначение данной статьи, в действительности представляет собой приветствие на аланском языке в изложении византийского автора XII в. Иоганна Цеца в его "Теогонии". В этой же работе И.Цецем были приведены приветствия и на других языках, с носителями которых соприкасалась Византийская империя в ту эпоху, а именно - латинском, русском, еврейском, арабском, турецком.

Согласно греческому переводу И.Цеца указанных аланских слов, они означают: "Добрый день, господин мой (или "госпожа моя"), повелительница, откуда ты? Тебе не стыдно, госпожа моя..." Дьюла Моравчик, впервые опубликовавший приветствия И.Цеца, разобрал все разноязычные фразы, кроме аланского. Начало адекватному переводу этих фраз на осетинский язык было положено другим венгерским исследователем, а именно Б.Мункачи. Он впервые сопоставил первую фразу аланского приветствия И.Цеца с осетинским дæ бон хорз, "добрый день". Из других слов аланского приветствия Цеца венгерский исследователь остроумно сопоставил греческое месфили с осетинским мефсин "моя хозяйка". Таким образом в статье Б.Мункачи, вышедшей в 1933 г., было наглядно показано, что аланское приветствие Цеца, частично переведенное на осетинский язык, явно свидетельствует об определенном родстве этих языков.

     В.И.Абаев подтвердил аутентичность предложенной Б. Мункачи осетинской интерпретации отдельных фраз греческого текста аланского приветствия и внес в него ряд дополнений и уточнений. Наиболее важным из них представляется замена буквы о (омикрон) греческого текста на букву с (сигма) в слове хойна и соответственно исправление последнего на хсина, соответствующее осетинскому æхсин (диг. æхси-нæ) "госпожа, повелительница, владычица". Закономерность такого исправления полностью подтверждается текстом Цеца, у которого исправленное В.И. Абаевым слово хоина равнозначно греческому архонтиссо, т.е. "повелительница".

Какие же вводы из всего этого делает Т.Дзокаева, скромно подписавшая свою статью как "историк-экономист, автор трилогии по осетинской истории". Эти выводы требуют особого рассмотрения, в первую очередь потому, что в их основе лежат или заведомая ложь, или неприкрытая фальсификация хорошо известных фактов, подмена одних фактов другими, или попросту элементарное незнание существующей специальной литературы. Впрочем, не исключено и вполне сознательное игнорирование этой литературы, полностью опровергающее ее представления об этногенезе и этнической истории осетин.

    К этому следует добавить и, мягко выражаясь, открытую неприязнь ко всем осетинским и зарубежным исследователям, которые внесли хоть какой-то заметный вклад в изучение этнической истории осетин. Словом, статья представляет собой типичное проявление аланофобии, о которой автору этих строк уже приходилось писать в полемике с С. Переваловым (см. "Пульс Осетии",№ 26, 2006 г.). И "методика" ее доказательства, если таковую можно назвать методикой даже в кавычках, полностью это подтверждает.

Т.Дзокаева утверждает, что в оценке и датировке рассматриваемого документа большую роль сыграл "подстрочник", составленный И.Цецем. "Но нужно было определиться с языком, с помощью которого можно было подбирать ключ к расшифровке. И.Б.Мункачи, первым приступивший к работе, и В.И.Абаев сразу же остановились на осетинском". Приведенное утверждение элементарно искажает начальную историю расшифровки аланских фраз И.Цеца. Дело в том, что Б.Мункачи не просто первым приступил к этой работе, как это квалифицирует Т.Дзокаева, но и был первым, кто определил осетинскую основу начальных фраз приветствия, переведя их как дæ бон хорз, мефсин, "добрый день, госпожа моя". Статья венгерского ученого появилась в печати в 1933 г. Статья же В.И.Абаева, в которой он полностью подтверждал выводы Б.Мункачи и выдвинул в его защиту "несколько дополнительных соображений", вышла в Известиях АН СССР двумя годами позже (ОЯФ, т.1949, с.259). К числу разъясняемых В.И.Абаевым из осетинского слов аланского приветствия относятся фæрндзын "наделенный фарном", киндзæ "невестка", упоминавшееся выше хсин "повелительница" и ряд других. Последнее слово, кстати, автор разбираемой статьи, видимо, не ведая того, вынесла и в название своей статьи.

       Обо всем этом "историк-экономист" хранит не просто полное молчание, но не пытается даже опровергнуть хотя бы одну аланско-осетинскую параллель, отмеченную Б.Мункачи и В.И. Абаевым. То ли соответствующих знаний не хватает, то ли это просто не интересует ее. Не интересует потому, что любая такая параллель камня на камне не оставляет от ее аланофобской позиции. Поэтому приходится пускаться во все тяжкие и вместо спора по конкретным данным осетинского языка и этнической истории осетин пытаться опереться на общие рассуждения и соображения, не имеющие никакого отношения к существу вопроса.

Пытаясь якобы выяснить, почему Б.Мункачи и В.И.Абаев при расшифровке аланских фраз Цеца сразу же остановились на осетинском, Т.Дзокаева предваряет это категорическим утверждением о том, что "никакой знаток осетинского языка так с ходу не скажет, что обозначенная выше в заголовке фраза хоть как-то напоминает знакомые звучания". Как гласит осетинская пословица, когда человек тебе не нравится, то "и еда его - просто чавканье (чъæм-чъæм) и походка - шлеп-шлеп (сæпп-сæпп)".

Смею утверждать, что любой мало-мальски грамотный осетин, знающий хотя бы начертания греческих букв, к тому же имеющий под рукой перевод указанных фраз, без особого труда разберется в осетинском характере большинства слов этого текста! Что уж тут говорить о специалистах, если тот же Б.Мункачи, не владевший в совершенстве осетинским, прекрасно разобрался в их принадлежности к осетинскому языку.

    Не будучи в состоянии опровергнуть ни одну из аланско-осетинских интерпретаций Б.Мункачи, наш автор пытается объяснить его выводы и поддержавшего их В.И.Абаева, кто бы мог подумать, идеологическими соображениями. Ни больше, ни меньше! Она всерьез утверждает, что это, т.е. в 30-е годы прошлого XX в., было время, когда стала утверждаться идеологическая традиция отождествления алан с осетинами. "Ну, раз так, то и дешифровку, понятное дело, надо производить соответственно. Так что на зуб предстояло проверить теорию В.Миллера".

      Трудно сказать, на кого рассчитаны подобные бредни (по-другому их просто трудно квалифицировать). Начнем с того, что к моменту публикации статьи Б.Мункачи традиции, концепции или теории (называйте как хотите) генетической связи осетин с аланами насчитывалось уже более ста лет. К сведению Т.Дзокаевой, авторами этой концепции по праву считаются польский исследователь Ян Потоцкий и известный немецкий ориенталист Юлиус Клапрот, обосновавшие свои выводы в ряде работ, вышедших в начале XIX в.соответственно в Санкт-Петербурге и Берлине в 1802 и 1812 гг. Выдвнутая Я.Потоцким и Ю. Клапротом теория происхождения осетин по существу является концепцией скифо-аланского происхождения, поскольку оба автора считали, что начало формирования осетинского этноса на Кавказе положили именно скифы. В 1822 г. в Париже Ю.Клапрот опубликовал отдельной брошюрой свои "Доказательства идентичности осетин, кавказского народа, с аланами средневековья". С этого времени концепция аланского происхождения осетин получила широкое распространение и признание среди научных кругов Европы.

К моменту публикации Б.Мункачи ей были посвящены не один десяток трудов как в виде отдельных монографий, так и множество статей. Скифская проблематика в этом процессе временно отошла на второй план.

         С трудом верится, что Т.Дзокаева, явно претендующая на роль видного специалиста "по осетинской истории", действительно не знает этих элементарных вещей и ничего подобного никогда не читала! А если знает, и даже кое-что читала, почему же не выразить своего отношения к этим работам. Ответ здесь может быть только один. Не будучи в состоянии опровергнуть с помощью научных аргументов хотя бы один факт, подтверждающий генетическую связь осетин с аланами и скифами, наш специалист по осетинской истории волей-неволей вынужден обращаться к аргументам, не имеющим ничего общего ни с данной проблематикой, ни с наукой вообще, ни с элементарной научной этикой.

О каком утверждении традиции отождествления алан с осетинами в 30-е годы в СССР можно вести речь, если именно в эти годы концепция генетической связи осетин с аланами даже в учебных пособиях квалифицируется как "буржуазно-националистическая"? И какое дело до всего этого было венгерскому ученому, которому, кстати, наш автор фактически отказывает в приоритете на осетинскую расшифровку аланского послания? Почему же? А потому, что пытаясь приписать это В.И.Абаеву, легче, как ей, возможно, представляется, объяснить эту расшифровку национальной принадлежностью столь нелюбимого ею автора.

Т. Дзокаеву, видимо, не очень смущает и тот факт, что в 30-е годы прошлого столетия в СССР вообще не появилась сколько-нибудь заметная публикация по аланской проблематике, не говоря уже о работах, специально посвященных вопросам аланско-осетинской идентичности. Впрочем, в этом и не было особой необходимости. Как и проверки "на зуб" теории В.Миллера, как пренебрежительно отзывается "историк-экономист" о его выдающихся трудах по осетиноведению, нисколько не потерявших своего значения и по сей день. Несколько перефразируя дедушку Крылова, можно сказать, что огрызаясь на слонов, она, вероятно, полагает, что тем самым повышает свой научный статус. Печальное заблуждение!

             Грубо подменяя одни факты другими и беззастенчиво фальсифицируя их, наш автор, очевидно, даже не думает о том, что всю эту галиматью и белиберду будут читать не только рядовые читатели газеты, но и специалисты, не являющиеся, правда, "историками-экономистами", но так или иначе неплохо разбирающиеся в аланской проблематике. Однако в своей неуемной и неприкрытой аланофобии, приобретающей порой явно параноидальный характер, она не останавливается ни перед чем.

К примеру, говоря о проделанной венгерским ученым работе, она пишет: "Мункачи на многое не хватило... Слова не поддавались. Можно было только гадать и догадываться, раз это приветствие, то значит, первое слово должно означать что-то наподобие дæ бон хорз". И ни слова о том, что именно Б. Мункачи перевел большую часть имевшегося тогда в его распоряжении текста приветствия. И ему вовсе не надо было "гадать и догадываться", что означала первая фраза, а не "слово", как пишет Дзокаева, поскольку перевод этой самой фразы "тапанхас" уже содержался в тексте самого Цеца! И имея этот перевод под рукой, Б.Мункачи, надо полагать, не очень трудно было подобрать осетинский аналог этой фразы, т.е. дæ бон хорз. Что и было сделано!

Необходимо отметить, что в тексте аланских фраз Цеца содержится еще один аргумент, причем весьма показательный, для доказательства именно осетинского характера этих фраз. Дело в том, что в выражении "тебе не стыдно..." греческого текста слову айсхунетаай в аланском переводе соответствует не худинаг "стыд", чего, казалось бы, следовало ожидать в случае буквального перевода этой фразы. Вместо этого, в аланском приветствии греческому оригиналу соответствует слово фарнетксн, в котором легко распознается как осетинский корень фарн, "благодать", так и производное от него "фæрндзын", "наделенный фарном".

Указанная замена легко объяснима этическими нормами и менталитетом осетин. Когда в разговоре употребляется что-либо не совсем пристойное, то такое выражение, как правило, предваряется словами "фæрндзын ут" от "будьте наделены фарном", что и было отмечено В.И.Абаевм. Это же выражение употребляется и в случае нарушения кем-либо в обществе установленных этических норм. Таким образом, замена в аланском приветствии Цеца ожидаемого слова худинаг выражением фарндзын ясно свидетельствует о прекрасном знании И.Цецом или его информатором не только осетинского языка, но и этических норм алан (осетин) и их менталитета. Совершенно очевидно, что данный факт может служить еще одним ярким доказательством генетической связи осетинского языка с аланским.

Не будучи в состоянии опровергнуть эти лежащие на поверхности очевидные факты, да и не желая этого, Дзокаева в ответ разряжается фразой о том, что лингвисты "вообще мастера всяческих замен и превращений одних букв и звуков в другие, и таким образом они легко переворачивают этносы, государства и континенты". Умри, Денис, лучше не скажешь! Действительно, с такой "методикой" доказательств и полемики можно прийти и не к таким выводам.

Особенно наглядно это проявляется в аргументе, который, по мысли ее автора, должен положить на обе лопатки всех сторонников генетической связи осетин с аланами и доказать полнейшую иллюзорность самой этой концепции, самого существования аланского языка, да и носителей этого языка как конкретного этноса. Не больше и не меньше! Что же это за убийственный аргумент? А это остававшееся до последнего времени не разъясненным одно слово аланского приветствия И.Цеца. Слово это - кайтефуа, которому Цец почему-то не дал подстрочного перевода. По этому поводу В.И.Абаев пишет в своей статье, что это "слово (или группа слов) представляет особые трудности для истолкования, в особенности потому, что оно оставлено Цецом без перевода", а не ссылается на "плохое состояние рукописи", как это утверждает Т.Дзокаева.

Что же означает это слово или группа слов, как полагал В.И. Абаев?

В начале 50-х годов прошлого столетия в австрийской Национальной библиотеке была обнаружена еще одна рукопись поэмы И.Цеца, находившаяся в нормальном состоянии. Обнаружив эту рукопись, Герберт Хангер, по словам нашего автора, восполнил недостававшие в ранней рукописи места и полностью перевел аланское приветствие И.Цеца. Новый перевод, отсутствовавший в публикации Б.Мункачи, гласит: "Тебе не стыдно, госпожа моя, что ты имеешь половые сношения со священником".

"Историк-экономист" не может скрыть своего злорадного удовольствия по поводу приведенного перевода и буквально проделывает над ним нечто вроде ритуальной пляски каннибалов перед совместной трапезой поджариваемой ими жертвы. Она как бы с удивлением пишет, что по поводу нового перевода "ажиотажа нет. Главные дешифровщики (это, надо полагать, Б. Мункачи и В.И.Абаев - Ю.Г.) молчат. Да и как не молчать?

Открывшиеся новые слова даже как-то стыдно и неудобно выставлять как знамя аланско-осетинского языка (разр.ее - Ю.Г.)… Да лучше бы не было того открытия! Наши историки, наверное, стыдливо опускают глаза..."

                      Действительно, какой ужас! Какая-то неназванная "госпожа" находилась, оказывается, в интимных отношениях с каким-то священником, и об этом открыто говорится в аланском приветствии Цеца! Я, естественно, не знаю о пристрастиях и ориентациях госпожи Дзокаевой в столь деликатно-щекотливом вопросе и не могу судить об этом. Но могу с полной ответственностью утверждать, что интимную связь между "госпожой" и священником, даже с попом-расстригой или представителем какого-то другого сословия вряд ли можно считать самым тяжким грехом в жизни любого индивида и отнести такую связь к "худшим порокам человеческих отношений", как это утверждает новоявленная поборница моральной чистоты всех и вся. Чтобы убедиться в этом, думается, достаточно вновь перечитать "Декамерон" и вспомнить слова Омара Хайяма: "Тому, кто не грешил, не будет и прощенья! Лишь грешники себе прощение найдут!".

Не вдаваясь в дальнейшее рассмотрение этой щекотливой, но весьма важной (особенно для алановедения) темы, как утверждает "историк-экономист", зададимся лишь одним вопросом - а какое, собственно, отношение имеет все это к проблеме аланско-осетинских этноязыковых связей? И что бы изменилось в существе этих связей, не будь столь возмутивших нашу ригористку, отношений между "госпожой" и священником? Думается, ответ здесь совершенно очевиден - ровным образом ничего! И не потому ли она так зациклилась на интимной теме, чтобы уйти от ответа на явно напрашивающийся вопрос? А вопрос этот следующий: а к какому, собственно, языку или языковой группе относится конкретно впервые переведенная фраза аланского приветствия?

Поскольку ревнительница аланской стерильности почему-то обходит этот вопрос, то остается предположить, что язык этот все же осетинский, а никакой другой. В этом нас, кажется, убеждает семантика слова кайтефуа, в отсутствии перевода которых она винит всех сторонников осетинской интерпретации аланских фраз Цеца. Начнем с того, что данное слово, вне всякого сомнения, связано со столь возмутившим Т.Дзокаеву характером отношений "госпожи" и священника. Поэтому, не будучи специалистом греческого языка, в порядке предположения позволю себе высказать некоторые соображения по этимологии этого слова.

Первая часть этого слова кайте фонетически очень близка латинскому коитусу, аналогом которого оно, по всей видимости, и является, и соответствующему осетинскому глаголу, обозначающему тот же процесс. В этом отношении весьма любопытна вторая часть разбираемого слова. Южным осетинам хорошо известны относящиеся к интимным отношениям идиоматические жаргонные выражения, в основе которых лежит корень фу, означающий тот же процесс. Это глагол фукæнын, букв, "дуть" (во множ. числе футæ кæнын), который лежит и в основе ряда других идиоматических выражений аналогичного характера.

В связи с этим нельзя не отметить бросающуюся в глаза близость этого глагола к греческому фойтао "совершать половой акт" и fututio "половой акт". Возможно, что приведенные греко-латинско-осетинские параллели восходят к одному и тому же индоевропейскому источнику. Дело специалистов - дать окончательный ответ на этот вопрос. Однако в любом случае эти параллели однозначно свидетельствуют об осетинском характере злополучного кайтефуа. Отсюда следует, что попытка новоявленного аланофоба на основе этимологии и семантики этого слова поставить под сомнение осетинскую принадлежность аланских фраз И.Цеца в очередной раз оказалась построенной на песке.

Здесь необходимо отметить, что специалист "по осетинской истории" даже не упоминает о существовании наряду с аланскими фразами И.Цеца и других памятников средневековой аланско-осетинской письменности, давно и хорошо известных в научной литературе. Это, в первую очередь, датируемый X в. Зеленчукский памятник, написанный греческими буквами, но с осетинским содержанием. Это далее ясский словник (глоссарий) XV в., написанный на языке венгерских алан и содержащий свыше 30 аланских (осетинских) слов с латинским или венгерским переводом. Словник был обнаружен в Венгрии и опубликован известным венгерским востоковедом Дьюла Неметом. Наконец, это недавно выявленные аланские фразы, легко читаемые по-осетински. К ним же можно было добавить десятки аланских собственных имен из различных нарративных источников, объясняемых из осетинского и до сих пор сохраняющихся в осетинском ономастиконе.

Но обо всем том у нашего автора лишь сплошное молчание. Одним словом, полнейшая амнезия с явными элементами парамнезии. Лечение этой "болезни" явно не лежит в сфере гуманитарных дисциплин. Очевидно, тут нужны специалисты другого профиля...

                               Тем не менее, на разборе аланских фраз Цеца она не останавливается. Посчитав свою задачу по "опровержению" аланско-осетинского характера аланского приветствия И.Цеца выполненной и не будучи в состоянии свести концы с концами, она в итоге договаривается до того, что ставит под сомнение как само существование аланского языка, так и аланского народа как носителя этого языка: "Был ли он вообще? Вернее, мог ли он быть?". На этот вопрос она категорично дает отрицательный ответ, поскольку само понятие аланы, оказывается, не этническое, а лишь служит обозначением конгломерата различных по происхождению народов и племен. "Оно как облако, и оно прикладное ко многим народам, в том числе на Кавказе". Что тут скажешь? Поскольку автор трилогии по "осетинской истории" даже не пытается хотя бы вкратце, хотя бы схематично пояснить свое понимание этнической истории осетин, приходится вновь проводить небольшой экскурс по ликбезу, ибо другого выхода просто нет.

Будучи неплохо знаком с историографией и проблематикой данного вопроса, нельзя не задаться вопросом о том, до какой степени научного маразма и оголтелой аланофобии может дойти человек, претендующий на роль чуть ли не ведущего специалиста по этнической истории осетин. И ведь ее более чем ошибочные утверждения нельзя даже назвать просто благоглупостями. Ведь не может же не знать автор, какой ни есть, но все же "трилогии по осетинской истории", элементарных данных, касающихся упоминаний аланского языка, не говоря уже о собственно аланах, в самых различных по своему происхождению письменных источниках, начиная с эпохи раннего средневековья? А факты эти более чем показательны, хотя и составляют лишь мизерную часть имеющегося материала.

В античных источниках по Северному Причерноморью и Кавказу этническое наименование "аланы" появляется практически одновременно около середины в I в.н.э. Одним из первых алан на Кавказе упоминает латинский поэт Марк Анней Лукан (39-65 гг.н.э.) называющий их "суровыми и вечно воинственными". Проживавший в Риме древнееврейский историк Иосиф Флавий называет алан "частью скифов" и сообщает о их вторжениях на Южный Кавказ и в Переднюю Азию в 35 и 72 гг.н.э. Римский поэт Валерий Флакк (вторая половина I в.н.э.) в своей "Аргонавтике" упоминает вождя алан и североколхидского племени гениохов Анавсия (осет. "æнæвсис", "ненасытный").

В Северном Причерноморье в это же время аланы упоминаются Плинием Старшим, поэтом Сенекой, о них говорят Анней Лукан и известный римский сатирик Валерий Марциал (вторая половина I в. н.э.). Из слов последнего явствует, что алан в это время прекрасно знали в Риме. Осуждая известную куртизанку Целию за разгульный образ жизни, Марциал в числе ее клиентов (парфян, германцев, даков, иудеев, индусов и др.) упоминает алана, который так же "не проезжает мимо нее на сарматском коне". Оказывается, к столь нелюбимому "историком-экономистом" делу аланы прибегали с древнейших времен. И если понятие аланы, как полагает наш автор, нечто виртуальное - "как облако", то очень хотелось бы узнать ее авторитетное мнение о том, как в таком случае они ухитрялись заниматься этим делом?

Что же касается языка, то начнем с того, что, к примеру, в сирийских источниках V-VI вв. приводятся названия народов, о письменности которых на Ближнем Востоке в то время имелись сведения и сохранялось живое представление. В числе 15 народов древности, имевших, по мнению сирийских хронистов, письменность, аланы упоминаются в числе "шести языков" вместе с греками, иверами, римлянами, армянами и мидянами. Безымянный греческий автор (Псевдо-Арриан) V в. пишет в своем "Объезде Эвксинского Понта", что ныне Феодосия (совр. Керчь) на языке крымских алан ("аланском или таврском наречии") "называется Ардабда, т.е. Семибожный". В этом названии легко распознается осетинское культовое слово ард "божество" и число 7 "авд". Реальность такого названия прекрасно подтверждается наличием на территории Осетии, как в Северной, так и в Южной, нескольких святилищ с названием авд дзуары "семь божеств".

                      О степени распространения аланского языка на Кавказе можно судить, к примеру, на факте существования в Боспорском царстве в III в.н.э. специального штата аланских переводчиков, в задачи которых, естественно, входило облегчение взаимоотношений Боспора со своими непосредственными соседями. Ко II в.н.э. относится сообщение знаменитого древнегреческого сатирика Лукиана Самосатского о языке алан. Касаясь взаимоотношений алан и скифов, Лукиан пишет в своем знаменитом "Тосарисе или дружбе", что одежда и язык "у аланов одинаково со скифами, только аланы не носят таких длинных волос, как скифы".

Данное сообщение древнегреческого автора в силу ряда факторов приобретает особый интерес. Дело в том, что у Лукиана содержится ряд уникальных сюжетов из жизни скифо-сарматских племен, не зафиксированных другими античными авторами, что порождало среди части исследователей определенный скепсис в отношении реальности сообщаемых им фактов (Ростовцев, Дюмезиль). Но аутентичность сообщаемых Лукианом некоторых обычаев и верований, прекрасно объясняемых примерами осетинской этнографии, не оставляет сомнений в их реальном существовании у скифо-сарматских племен. Это, во-первых, сюжет о принесении ими клятвы на шкуре жертвенного быка, память о котором сохранилась в нескольких осетинских пословицах и бытовании аналогичного обычая еще в начале 50-х годов прошлого столетия в сел. Едыс Дзауского района Южной Осетии. Эта далее клятва Ветром (рядом с Мечом), находящая параллель в поклонении осетин божеству ветра Галагону. Относительно отмеченных Лукианом длинных волос у скифов следует отметить, что изображения скифов на артефактах из скифских курганов также полностью подтверждает это наблюдение. Что касается отмеченного им же прямого родства аланского языка со скифским, то для подтверждения такого родства можно привести не одно и не два убедительных доказательства. Добавим к этому, что именно у Лукиана Самосатского впервые в античной историографии появляется термин "Алания" как название государственного образования алан на Кавказе.

Завершая этот небольшой экскурс о наиболее ранних упоминаниях аланского языка в письменных источниках, приведем и антропологическое описание алан римским историком Аммианом Марцеллином (IV в.н.э.), неоднократно сталкивавшимся с аланами в качестве офицера римской армии: "Почти все аланы высоки ростом и красивы, с умеренно белокурыми волосами, они страшны сдержанно-грозным взглядом своих очей, очень подвижны вследствие легкости вооружения:... С целью набега или охоты они доезжают до Меотийского болота (Азовское море - Ю.Г.), Киммерийского Боспора, даже Армении и Мидии". В этом же описании римский историк приводит некоторые обычаи алан, восходящие к скифским и нашедшие отражение в этнической культуре осетин. Это, к примеру, уверенность в том, что нормальная смерть мужчины - это смерть в бою, скальпирование пленных врагов, поклонение богу войны в образе меча (осет. цыргъы дзуар, "божество клинка"), покровителю данной местности (осет. "бынаты хицау" и Уаты фарн), гадание на палочках и т.д.

Утверждать в свете вышеприведенных фактов, что понятие аланы не есть этническое, а нечто вроде фантома ("как облако"), и отрицать тем самым само существование осетинского языка означает не что иное, как огульное отрицание буквально лежащих на поверхности фактов этнической истории алан или их полное незнание. Все это, сопряженное с таким маниакальным стремлением доказывать явно недоказуемое, что волей-неволей уже приходится ничему не удивляться.

Ставя под сомнение существование аланского этноса и даже саму возможность такого явления ("Был ли он вообще? Вернее, мог ли он быть?"), "историк-экономист" апеллирует к историку С.Перевалову, который, очевидно, является для нашего оппонента главным авторитетом в данном вопросе. По ее словам, одним из главных научных интересов последнего "состоит в обосновании конгломератного характера аланской общности. Конгломерат состоял из разных народов и племен...". Нам пока неизвестны какие-либо публикации последнего ввиду отсутствия таковых. Поэтому будет крайне интересно ознакомиться с ними, как и с аргументами в поддержку такой точки зрения. Как говорят в аналогичных случаях в Одессе: "Высовывайтесь, высовывайтесь! Посмотрим, шо из этого получится!"

Автору трилогии "по осетинской истории" явно невдомек, что проблема конкретного содержания этнонима аланы, ибо именно это она подразумевает под "конгломератным характером аланской общности", отнюдь не является новой. Она была поставлена еще в 30-х годах XIX в., неоднократно поднималась и позднее, когда некоторые исследователи на основании отрывочных данных средневековых авторов и их ошибочной интерпретации пытались доказать собирательное значение этнонима алан. Специальную монографию ("Аланские племена Северного Кавказа". М., 1962) посвятил этой теме В.А. Кузнецов, попытавшийся доказать, якобы на археологическом материале, собирательное ("конгломератное") содержание этого племенного названия.

                            Подробный анализ этой точки зрения был дан в ряде работ автора этих строк. Принято считать, что приводить примеры из собственной практики вроде не совсем педагогично. Возможно, это и так, но чего не сделаешь с целью ликбеза, особенно в сфере науки. Поэтому и приходится в данном случае ссылаться на свои публикации. Прежде всего это статьи "О содержании этнонима аланы" и "О Каспийских воротах Прокопия Кесарийского" в XII и XIII выпусках "Известий Юго-Осетинского НИИ" (1962, 1964) и монография "Аланы и вопросы этногенеза осетин" (1966), вторая и третья главы которой (Этноним аланы и Аланы и осы-ясы-асы), были полностью посвящены этому вопросу.

Разбор аргументов сторонников этой точки зрения, наиболее полно изложенной в указанной работе В.И.Кузнецова, наглядно показал, что они находятся в полном противоречии с данными письменных источников - античных, византийских, армянских, арабских, грузинских, древнерусских и других. Не могли они найти подтверждения, естественно, и на археологическом материале, который при нынешнем состоянии этой науки и методов интерпретации ее данных мало что дает в этом вопросе. В.А. Кузнецов на эту критику не ответил (как, впрочем, и другие сторонники этой точки зрения).

Не стану утверждать, что В.А. Кузнецов принял мою точку зрения. Однако в последующих работах он существенно меняет расположение трех своих локальных вариантов, якобы выделенных им в аланской культуре Северного Кавказа. Так, в вышедшей в 1975 г. статье "Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V-ХIII вв." он предложил один из трех предполагаемых локальных вариантов "отодвинуть" назад и впредь именовать его "горским". Поскольку за прошедший между двумя указанными публикациями В.А. Кузнецова никаких особых археологических открытий на территории Центрального Кавказа не произошло, то такое "изменение" локальных вариантов требует хоть какого-то объяснения. А то получается как в футболе - можно играть по системе дубль-ве, а можно и по системе "три в линию". При этом центрального из этих трех игроков можно выдвинуть вперед или отвести назад. Изменения эти, понятное дело, зависят от пристрастий и вкусов тренера в первую очередь и далеко не всегда улучшают игру команды, но то в футболе.

           Вряд ли надо специально доказывать, что то, что легко допустимо в футболе или других командных видах спорта, никак не должно становиться примером и нормой для манипуляций археологическими фактами. И если тот или иной локальный вариант любой культуры объективно отражает реальное положение вещей, то очевидно, что не дело исследователя-"тренера" двигать его в ту или иную сторону. Но коль скоро этого нет, то, естественно, возможны и не такие пертурбации. Именно поэтому новая схема деления аланской культуры Северного Кавказа, нашедшая отражение в указанной статье В.А. Кузнецова и долженствующая, по мысли ее автора, доказать собирательное значение термина "аланы", была столь же умозрительной и искусственной, сколь и предыдущая. Ни одно из доказательств подобного деления не могло быть подкреплено данными письменных источников, играющих, несомненно, решающую роль в решении данного вопроса.

Видимо, прекрасно осознавая все это и не будучи в состоянии опровергнуть эту критику, В.А.Кузнецов постепенно меняет понятие реального содержания этнонима "аланы" понятием содержания политонима этого же названия. Следует, однако, отметить, что против полиэтничности имени алан как политического термина никто, собственно, никогда и не возражал, поскольку в состав исторической Алании в различные периоды ее существования могли входить и, вероятно, входили наряду с собственно аланами (осетинами) и другие кавказские народы. Поэтому такая трактовка политонима "аланы" В.А.Кузнецовым была по существу борьбой с ветряными мельницами, долженствующей завуалировать его прежнюю ошибочную трактовку этнонима "аланы".

Так обстоят дела с "конгломератным характером аланской общности", литературу по которой "историк-экономист" то ли действительно не знает, то ли предпочитает не упоминать вообще. Тут уж общими словами и рассуждениями не отделаешься, а отвечать по существу нечем и нечего. Впрочем, не исключено, что вкупе с каким-нибудь аланофобом новоявленный специалист "по осетинской истории" постарается вновь порадовать нас своими "открытиями". Будем ждать.

Ю.С. Гаглойти