Две Анны в жизни Коста

17 октября 2010 История / Культура [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [13221 просмотр]

В коставедении нет, пожалуй, сколь-нибудь значимых фактов из жизни и творчества Коста, которые бы не были известны как учёным, так и широкому читателю. Тем не менее остаются отдельные моменты биографии поэта, зачастую игравшие определяющую роль в понимании природы его взаимоотношений с людьми, с которыми сводила его судьба. Эти частности, казалось бы, общеизвестны, однако, на наш взгляд, они требуют более точного и правдивого освещения и осмысления. К таковым мы бы отнесли отношение Коста к тем лицам, которые в истории литературы принято называть музами поэта. Предметом нашего интереса является вопрос о том, какое место занимали в жизни и творчестве Коста две Анны - Попова и Цаликова.

По нашему мнению, в коставедении наблюдается тенденциозность в оценке их роли и значимости в судьбе поэта. Хотелось бы внести, как нам кажется, толику ясности в связи с этим. В своей аргументации мы опираемся в меньшей степени на эмоции, а в большей - на архивный материал, представленные в нём факты биографии и на собственно творчество Коста.

Важно отметить, что в начальный период сбора и систематизации сведений о жизни и творчестве Коста не было известно или, во всяком случае, малоизвестно о его взаимоотношениях с Анной Яковлевной Поповой, которую по праву можно считать первой любовью поэта. Первые биографы Хетагурова, в числе которых были Гиго Дзасохов, Гаппо Баев, Александр Кубалов, Цомак Гадиев, просто не знали о её существовании. Объясняется это многими объективными причинами. Одна из них состояла в следующем. Когда после смерти Коста Гиго Дзасохов, который собирался писать книгу о нём, обратился к осетинской интеллигенции с просьбой прислать ему воспоминания о поэте, его письма, фотографии, - словом, любые документы, связанные с именем Коста, среди многих откликнувшихся были сёстры Анны Цаликовой. Они предоставили в распоряжение Дзасохова обширную переписку с поэтом. Из неё ясно следовало, что Коста питал самые нежные чувства к младшей из сестёр - Анне Александровне Цаликовой. Кроме того, семья Цаликовых была довольно хорошо известна во Владикавказе. Они отличались гостеприимством, принимали большое количество людей, даже предоставили Коста отдельную комнату на время написания им портрета Александра III. Поэтому знакомые Цаликовых и самого Коста были хорошо осведомлены о близости поэта к этой семье и его симпатии к младшей дочери отца Александра. О более ранних по времени чувствах Коста к Анне Поповой было известно лишь узкому кругу людей. Достоянием широкой общественности они стали лишь после того, как в 1927 г. она передала свои воспоминания о Коста в тогдашний Институт краеведения во Владикавказе, где, надо признаться, они были восприняты неоднозначно в силу объективных причин.

Хотелось бы подробнее остановиться на истории знакомства Коста с Анной Яковлевной Поповой. Произошло оно примерно в декабре 1885 - январе 1886 гг. Как известно, в начале лета 1885 г. Коста, не окончив учёбу, вернулся в отцовский дом в с.Лаба. А в конце лета - начале осени того же года он приехал во Владикавказ, где стал потихоньку осваиваться. Своего жилья у него не было, он вынужден был жить в разных местах: у родственников, знакомых, порой - на квартире, зарабатывая на жизнь живописью. В этот период он проводил свободное время на бульваре. Там он впервые увидел Анну Попову. Она привлекла его своей особенной внешностью, одухотворённой красотой и обаянием. Девушка завладела сердцем Коста, который совершенно потерял покой. Он долго искал возможность познакомиться с ней, просил многих помочь ему в этом. Однако те, к кому он обращался, не спешили откликнуться на эту просьбу, считая идею такого знакомства бесперспективной в силу разности социального положения Коста, не имевшего своего угла и постоянного заработка, и Анны Поповой, происходившей из зажиточной купеческой семьи обрусевших армян. Только его родственница по мачехе Вера Сухиева-Аликова, которая была близко знакома с Поповой, дала понять ей, что Коста намеревается познакомиться с ней. Однако это не возымело своего воздействия. По прошествии нескольких месяцев Коста, отчаявшись, написал 21 мая 1886 г. письмо Поповой, в котором говорилось: "...Вот уже почти пять месяцев, как я впервые увидел Вас на бульваре и, подчиняясь голосу сердца (совершенно не зная ещё, кто Вы такая), готов был пожертвовать бог знает чем, чтобы иметь возможность хоть на одну минуту побеседовать с Вами. В то время Вы, вероятно, и не подозревали, что какой-то оборванец-осетин, мозоливший всем глаза на бульваре, только затем и просиживал там по целым дням, чтобы обменяться хоть одним взглядом с поработившей его незнакомкой. <...> Вы впоследствии оказались этой незнакомкой. Я с восторгом узнаю, что Вы подруга Веры. Все мои желания, все мои мысли сливаются в одно: "Аня, Аня! Я хочу во что бы то ни стало познакомиться с тобой!" Эта мысль становится моим девизом. Всё, что неприкосновенно к этому, не имеет с тех пор ровно никакого места в моём черепе". В конверт вместе с письмом было вложено стихотворение "Посвящение А.Я.П.", или, как оно известно в коставедении, "Да, я уж стар...", которое не чуждо своего рода кокетства:

Да, я уж стар... Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, глубокие морщины.
Мой горб рисуется в рубище некрасиво,
На плечи падают лохмотьями седины...
Да, я уж стар! <...> -

писал поэт в неполные 27 лет.

В конце письма Коста приписал: "Об этом письме не знает никто, кроме меня и Вас. Прилагаемое к письму стихотворение прошу хранить до тех пор, пока Вы не захотите сгладить из своей памяти воспоминание о злосчастном знакомом незнакомце".

Получив это письмо, Анна разгневалась из-за того, что какой-то незнакомец осмелился написать ей. Под рукой у неё оказались ножницы, и она изрезала, но не выбросила его. Это письмо до сих пор хранится в нашем архиве.

По воспоминаниям Поповой, Коста и после этого случая подолгу сидел на большом камне напротив их дома на берегу Терека, глядя на их окна. Их встреча всё-таки состоялась, за ней последовали другие. Однако Анне с её незаурядным умом хватило и первого раза, чтобы понять, что она имеет дело с неординарной, яркой, чрезвычайно интересной личностью, добрым, искренним, талантливым человеком, который душой болел за свой народ, мечтал внести свою лепту в дело улучшения его тяжёлого положения. Попова вспоминала: "У нас было много общего, хорошего, незабвенного... во взглядах и переживаниях. В наших задушевных беседах мы говорили много о сбыточном и несбыточном... Последнее касалось личной жизни, сложившейся у нас весьма печально благодаря предрассудкам тех времён". По всей видимости, это было не поверхностное общение, а серьёзный обмен мнениями между двумя благородными, интеллигентными людьми, неравнодушными к судьбе народа, которых по-настоящему волновало происходившее в обществе. Вот как об этом пишет сама Анна Попова: "Но мы всё же не падали духом, на что-то надеялись, чего-то ждали, и в ожидании благ от судьбы охвачены были мировой скорбью. Всей душой стремились мы внести в мир хоть какую-нибудь лепту, хоть чем-нибудь быть полезными людям, чтобы облегчить их муки и страдания, чтобы дать им возможность не гнуть спины под тяжестью жизни и вздохнуть свободно". Осознав после первой же встречи с поэтом, что в его лице она нашла родственную душу, способную глубоко переживать, Анне стало неловко за то, как пренебрежительно она обошлась с письмом Коста, даже не удосужившись прочитать его. В связи с этим она вспоминала: "Вернувшись домой, прочла его задушевное признание и, признаться, стало как-то неловко, обидно за него, за себя <...> И в душе я согласилась, что действительно для исполнения горячего, искреннего, непредосудительного желания <познакомиться с ней. - И.Б.> другого выхода не мог найти. Вот так началось наше знакомство. И хотя оно было многолетнее, но встречи бывали краткосрочными. Встречались урывками, и то лишь тогда, когда откуда-нибудь я возвращалась. Он подходил и провожал меня до дома". Из этих слов можно заключить, что знакомство Коста с Анной Поповой было длительным, прочным, а их общение - насыщенным и глубоким. И хотя Анна симпатизировала Коста, и её определённо тянуло к нему, она, тем не менее, понимая всю бесперспективность их отношений, старалась не дать его чувствам пустить, по её словам, "более глубоких корней".

Анна также упоминает известный акростих поэта, который был посвящён ей: "В 1887-ом году 5-го мая Коста подбросил в окно акростих "Ах, с каким безграничным восторгом, дитя..." < "Аня, иди за мной" - И.Б.> Но и это не помогло, его я всё избегала, предполагая, что не на радость нам будет это знакомство". Приведём полностью акростих, написанный 4 мая 1887 г. и впоследствии получивший название "Посвящение":

Ах, с каким безграничным восторгом, дитя,
На руках из мишурного света
Я унёс бы далёко, далёко тебя
И любил бы любовью поэта...

Детский слух услаждал бы я лирой своей,
И под звуки её безмятежно
Засыпала б ты сладко на груди моей,
А я пел бы, баюкал бы нежно...

Много, много сложил бы я песен тогда
На чарующем лоне природы
О восторгах любви, наслажденьях труда
И о светлом блаженстве свободы...

Стоит упомянуть об обстоятельствах, связанных с этим акростихом.

В 1936 г. Анна Попова состояла в переписке с известным осетинским писателем Сарматом Косирати, собиравшим материалы о жизни и деятельности Коста. В своём письме от 15 марта 1936 г. Анна Яковлевна с горечью упоминает об обиде, нанесённой ей "научно-исследовательским институтом краеведения Осетии". По всем признакам, она имеет в виду Северо-Осетинский НИИ. Оттуда ей пришло, по её словам, "деловое" письмо, содержания которого она не приводит. Однако она говорит о той боли, которую причинило ей письмо: "<...> оно так удручающе подействовало на меня, так взволновало, что с тех пор всё время болею и до сих пор не могу прийти в себя. <...> А учреждение то, наверное, и не подозревает того, как оно жестоко со мною поступило, сводя счёты и расчёты и этим оскорбив меня глубоко. <...> Поговорить же мне с Вами захотелось о необыденном чувстве поэта Коста и о том, что до меня доходят нелепые слухи о его увлечениях прежних лет, о его непостоянстве и что якобы акростих его: "Аня, иди за мной" посвящён другой Ане, Ане Цаликовой - да это же абсурд!"

Из этих слов можно сделать вывод о том, что упомянутое письмо из института было тенденциозным и могло содержать какие-то обвинения в том, что Анна Попова пытается преподнести себя единственной музой поэта. Даже если Анна в своих воспоминаниях давала повод подозревать её в этом, она в своих чувствах к Коста была искренной и последовательной и, безусловно, заслуживала уважительного к себе отношения.

Воспоминания Анны Поповой определённо проникнуты болью, сожалением, горечью за несостоявшийся союз с поэтом. Тем более что, судя по их интонации, она испытывала довольно глубокое чувство к Коста, несмотря на все уловки, к которым она прибегала, чтобы скрыть и даже подавить его. Очевидно, интерес Анны к молодому поэту не прошёл мимо внимания её братьев. С ним они познакомились, принимая участие в деятельности Общества распространения образования и технических знаний среди горцев Терской области. Братья Анны уважали Коста, и это давало ему надежду, что они не только не будут препятствовать их отношениям, но даже поспособствуют им. Однако он ошибался: чувства Анны к Коста и их частые встречи грозили привести к браку, который её братья ни в коем случае не могли одобрить - ведь хоть Коста был уже известен своими стихами, а ещё больше - как художник, но эти занятия не давали ему устойчивого заработка, у него не было своего жилья, положение его в обществе также было неопределённым, что не добавляло ему авторитета в глазах выходцев из богатой купеческой семьи, какой была семья Поповых. Поэтому братья, на свой лад заботясь о благополучии младшей сестры, поспешили увезти её подальше от ненадёжного, с их точки зрения, поклонника. Позже Анна вспоминала: "17 сентября 1887 года рано утром я уехала к сёстрам в г. Гори и Тифлис... В ответ моему отъезду Коста написал стихотворение "Высокий барский дом..." Упомянутое стихотворение известно под названием "Многоточия", и в нём описан дом Поповых во Владикавказе. Дом этот сохранился до наших дней по адресу: ул. Чермена Баева, 11.

Помимо "Многоточий" и акростиха Коста посвятил Анне и другие стихотворения. Это "А. Я. П." ("Скрывать, молчать, страдать безмолвно..."), датированное 1888 г., "Прости", "Да, я люблю её...", датированные оба 1889 г.

Образ Анны стал источником вдохновения Коста и как художника. Во-первых, он создал известный её портрет, написанный маслом в середине 80-х годов. Анна послужила моделью и при создании картин "Скорбящий ангел", написанной в 1888 г., и "Святая Нина", заказанной Коста женским учебным заведением Святой Нины в Тифлисе и демонстрировавшейся на выставке во Владикавказе в 1887 г. Кстати, один из братьев Анны Поповой, Пётр Яковлевич Попов, также позировал Коста и запечатлён в картине "Нерукотворный образ Христа". Позже автор подарил Анне её портрет и "Нерукотворный образ Христа". Обе эти картины вместе с другими материалами, составлявшими архив Анны Поповой, были приобретены ЮОНИИ примерно в конце 30-х годов прошлого века.

Как известно, Коста написал Анне Поповой всего три письма. Два из них являются любовными. Первое уже было упомянуто. Второе было написано 10 апреля 1893 г. и отправлено из Ставрополя, где Коста отбывал первую ссылку, в Гори, где в тот момент Анна жила у замужней сестры. В письме содержится открытое предложение руки и сердца. Кроме того, автор перечисляет те причины, которые, на его взгляд, препятствовали их союзу. Он настойчиво призывает Анну преодолеть условности и вызванные ими страхи, мешающие их счастью: "Поборите же, наконец, своё малодушие, дайте мне смело Вашу руку и, клянусь Вам, - мы из когтей самого ада вырвем своё счастье. Моё изгнание Вам, конечно, известно, но оно нисколько не помешает нам устроиться где и как только мы с Вами найдём нужным и удобным. Если хотите, я могу продать свою землю и приобрету домик во Владикавказе...Словом, скажите только да, и всё пойдёт, как по маслу. <...> Неужели же Вы хотите походить на тысячи наших дам, всю жизнь прозябающих на шёлковых подушках и не имеющих никакого другого призвания, как постоянное удовлетворение своих мизерных, а подчас даже пошлых страстишек при полном бездействии ума и сердца <...>". Коста в письме выражает полную уверенность в том, что они с Анной будут счастливы и что её семья, видя их счастье, также примирится и успокоится. Это письмо тоже хранится в нашем архиве.

Третье письмо Коста Анне носит деловой характер и является ответом на просьбу Поповой опубликовать в газете "Северный Кавказ" рассказы её подруги Натальи Энге. Он написал письмо 22 мая 1901 г. и обещал в нём напечатать рассказы в очередных номерах газеты, в которой он сотрудничал в то время, что и выполнил позднее. Дата этого письма ясно свидетельствует о том, как долго длилось общение Коста и Анны Поповой. Упомянутое письмо хранится в Краеведческом музее Южной Осетии.

Поэт высоко ценил мнение Анны Яковлевны как образованного, интересующегося литературой человека. В 1895 г. он подарил ей вышедший в том же году сборник своих стихотворений, написанных на русском языке. Этот сборник был приобретён ЮОНИИ в числе материалов архива Поповой.

Коста также подарил Анне рукописный альбом, который содержал известный, уже упомянутый нами акростих "Анна, иди за мной" вместе с частью поэмы "Фатима", предваряя её. В том же альбоме имеется автограф поэмы "Перед судом". Альбом также хранится в Краеведческом музее Южной Осетии.

Упомянутые выше факты бесспорно свидетельствуют о глубине чувств между Коста Хетагуровым и Анной Поповой, но развитию их чувств препятствовали жестокие обстоятельства, косные предрассудки, над которыми эти двое не были вольны. В дальнейшем Анна, эта умная, красивая, образованная, обеспеченная девушка так и не вышла замуж, предпочтя одиночество замужеству без любви. Она писала: "Да! Я верила поэту Коста и в знак нашей дружбы <а скорее всего, любви - И.Б.>, чтя светлую память о нём, никому не давала слова, ни с кем не связала свою жизнь и осталась одинокой, со скорбной, разбитой душой..."

Анна Попова умерла в Тбилиси в 1940 г. в возрасте 75 лет в бедности и одиночестве.

Со второй своей любовью - Анной Александровной Цаликовой Коста Хетагуров познакомился несколько лет спустя после знакомства с Анной Поповой. Произошло это, по воспоминаниям сестёр Цаликовых, в 1888-89 гг. Как известно, во Владикавказе Коста не имел своего угла и вынужден бывал часто менять место жительства, зарабатывая на жизнь портретной и иной живописью. В очередной раз ему заказали портрет Александра III во весь рост. Однако комната, в которой он жил в тот момент, была слишком мала для выполнения такой работы. Брат мачехи Коста священник о.Сухиев попросил своего свояка о.Александра Цаликова приютить художника примерно на месяц, пока он писал портрет. Цаликов согласился, несмотря на то, что семья у него была большая: трое дочерей - Юлиана, Елена и Анна, его мать, брат с семьёй. Однако Цаликовы предоставили Коста одну из комнат с отдельным входом. Столовался он с ними. Но даже закончив портрет Александра III, Коста не спешил покинуть гостеприимный дом, прожив там год. Цаликовы знали о чувствах Коста к Анне Поповой и легко впустили его в дом. Но с течением времени стали замечать, что Коста проявляет интерес к младшей из сестёр - Анне Александровне, которая в тот период училась в гимназии. На это обратил внимание друг семьи и хороший знакомый самого Коста Виктор Егорович Кизер, директор училища. Квартиранту деликатно намекнули, и он вынужден был съехать. Коста, уже серьёзно увлёкшийся Анной, был в смятении и написал в тот период стихотворение "Один, опять один без призраков родного...", в котором дал волю своему отчаянию и чувству одиночества. Это чувство было особенно острым в силу того, что поэт за время проживания в доме Цаликовых очень сблизился и с самим Александром, и с его дочерьми. Особенно этому поспособствовала совместная борьба против закрытия Ольгинского женского учебного заведения - единственного очага женского образования в Осетии в то время. Из-за активного участия в этой кампании и Коста, и Александр Цаликов пострадали. Первый был сослан в Кубанскую область, а второй - переведён в Пятигорск. Но все мысли Коста теперь были связаны с Анной Цаликовой. Первое письмо он написал ей 15 июня 1891 г., находясь в доме отца в селе Лаба. В этом письме Коста еще не говорит открыто о своих чувствах. Оно начинается так: "Может показаться странным, что я адресую письмо на Ваше имя... Имею ли я на это право - не знаю и даже не стараюсь знать. Я пишу потому, что чувствую в этом потребность... <...> Как бы я хотел взглянуть на Вас хоть одним глазком... <...> Ваш портрет (я до сих пор скрывал, а теперь признаюсь, что я нарисовал для себя Вашу физиономию...) я повесил рядом с изображением матери. <...> Есть очень характерная поговорка (русская): "Лучше не свыкаться, чем нам расставаться". Я так привязался к Вашей семье, что положительно отвык воображать себя вне Вашей среды... Все Ваши интересы делались мне дороги, как собственные... казалось - не было мысли, не было мечты, которые я мог бы скрыть от вас (говорю обо всех) <...> Пишите, умоляю Вас, обо всём, что придёт в голову..." Но уже в следующем письме от 12 января 1892 г. Коста пишет: "Распространяться о своих чувствах я не буду - Вы в них, вероятно, не сомневаетесь... Требовать от Вас окончательного ответа я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предлагаемом мною "предприятии". Совместно обсудив вопрос, мы можем совместно же решить гамлетовское "быть или не быть". Обстоятельства дела изложит Вам Гаго. Будьте откровенны. Простите за смелость. Ваш Коста". Родственнику Коста Гаго, выполнявшему роль посредника, Анна сказала, что ещё слишком молода, чтобы думать о замужестве. Фактически это был, хоть и деликатный, но отказ. Позже Коста работал в Ставрополе, в газете "Северный Кавказ". Но и находясь в ссылке, он не переставал думать о младшей из сестёр Цаликовых, писал ей письма и даже, тайно приезжая во Владикавказ, виделся с ней, чтобы объясниться. Последовал ответ в той же деликатной форме и того же содержания.

Цаликовы жили в Пятигорске с 1894 г. Они сразу влились в местное общество, а сёстры пользовались популярностью среди молодёжи, в том числе осетинской, имея репутацию образованных, талантливых, гостеприимных девиц. Особенно это было верно в отношении Анны, которая была избалована мужским вниманием ещё с гимназических времён, а в Пятигорске была в центре внимания офицеров, служивших в осетинском дивизионе, расквартированном там. Её сестра Елена вспоминала: "Наша сознательная жизнь началась, конечно, в Пятигорске <...>. Мы были большие общественницы, я и Анюта очень любили бывать на всех праздниках и свадьбах, принимали самое живое участие в танцах, - мы ведь очень хорошо играли на гармони все осетинские танцы и везде появлялись со своей гармонией. Отец, конечно, ничего не имел против <...>".

Анна была человеком разносторонних талантов: пела, танцевала, играла на гармони, лицедействовала. Она была обаятельной, доброй, с тонким чувством юмора. Коста любил её и не терял недежды на взаимность. Однако Анна не говорила влюблённому поэту ни "да", ни "нет". Такая неопределённость в отношениях заставляла Коста страдать. Анна, по всей видимости, не любила поэта, она лишь позволяла любить себя. Ей льстила мысль о том, что она является музой талантливого человека, который к тому времени был уже известен и как художник, и как поэт.

С 1893 г. Коста жил и работал в Ставрополе, сотрудничая в газете "Северный Кавказ", но и находясь там, он всё время думал об Анне, часто виделся с ней, тайно наезжая во Владикавказ, а позже - и в Пятигорск, неоднократно признавался в чувствах и в письмах, и при встречах, но их отношения в течение могих лет практически не развивались, оставаясь на том же уровне. О том, чего ему это стоило, Коста признавался Анне же в одном из писем: "Я переехал в Ставрополь... Трудно себе представить, с какой горячностью я отдался там самой разнообразной деятельности... Но, увы! Ни газета, каждую строку которой я переживал, казалось, всеми фибрами души, ни живопись, которой я увлекаюсь всегда до изнеможения, ни всевозможные благотворительные, научные и артистические учреждения и собрания, в которых я принимал всегда самое лихорадочное участие, ни балы, ни пикники, ни кутежи - ничто не могло заслонить от меня дорогого видения. Я опять стал хандрить. Временами я даже навязывал себе злорадную идею жениться на первой попавшейся Аграфене или Матрене и, создав себе самую мелочную, мещанскую жизнь, хоть этим отравить мучительно сладкую мечту о новой встрече с Вами..."

Между тем, в Пятигорске сёстры Цаликовы продолжали вести светскую жизнь. Двоюродная сестра Цаликовых Софья Васильевна Цаликова-Бойкова вспоминала: "В Пятигорске Цаликовы жили при открытых дверях. Все здешние осетины гостили у них. Поэтому неудивительно, что молодой, блестящий офицер осетинского дивизиона Дзахсоров Мамай был частым гостем в их семье. Он был незаурядной внешности и красоты. <...> В доме Цаликовых нередко устраивались встречи осетинской интеллигенции. Коста был признанный тамада, блестящий импровизатор, был всегда в центре внимания. Он хорошо танцевал (несмотря на хромоту) лезгинку и даже мазурку. Цаликовы всегда радовались приезду Коста".

В 1896 г. до Коста дошла новость о том, что Анна Цаликова дала согласие выйти замуж за Мамая Дзахсорова. Своё отношение к этой новости Коста выразил в том же письме: "Не верь, что я забыл родные наши горы", - вырвалось опять из моей пылавшей груди. И Вы, кажется, отлично поняли, к кому относилось это стихотворение. Вскоре я узнал, что Вы невеста. Это событие вызвало ряд стихотворений самых разноречивых, не чуждых горечи и даже озлобления... Упоминать о них не стоит". Коста, безусловно, страдал. Но природная доброта и благородство не позволяли ему хоть немного изменить своё отношение к девушке, тем более упрекать её. Доброжелательность, человечность и сострадание говорили в нём и тогда, когда в 1897 г., находясь в Петербурге на излечении после операции, он узнал печальную новость о скоропостижной смерти жениха Анны Мамая Дзахсорова. Коста писал Анне по этому поводу: "Я ещё не мог вставать с постели, как приехавший из Владикавказа осетин сообщил мне, что молодой офицер Дзахсоров безнадёжен, что за ним в Кисловодск поехали родственники... рассказал он мне при этом и его предшествовавшую историю... Нет надобности уверять Вас, как глубоко опечалило меня это известие и как мучительно хотелось мне разделить с Вами Ваше горе... Но я не посмел сделать Вам ни единого намёка на то... О трагическом исходе болезни Дзахсорова я узнал уже в петербургской больнице, когда после второй операции и сам я почти не подавал надежды на выздоровление. Развязка поистине трагическая! Вы, как живая, стояли неотлучно передо мной, полная неисчерпаемой скорби и молодого отчаяния... С какой готовностью я отдал бы тогда висевшую на волоске свою жизнь, чтобы сказать Вам хоть одно слово утешения... Но я не смел... Да имел ли я право?" Нельзя не восхищаться великодушием, человеколюбием и благородством великого поэта, который был искренне опечален смертью даже и своего соперника.

В 1897 г., в день рождения Анны Цаликовой Коста преподнёс имениннице её портрет, написанный им. Портрет он начал писать ещё во Владикавказе в 1890 г., живя у Цаликовых. Прототип не желала позировать, ссылаясь на разные причины, однако всё дело было в обыкновенном женском кокетстве. Однако Анне не понравился цвет её платья на портрете. Коста очень расстроился, тем не менее, он исполнил её каприз, поменяв цвет платья. О трепетном чувстве поэта говорит и то обстоятельство, что прежде чем подарить портрет, Коста повесил его у себя на стену рядом с портретом матери, также выполненным им самим.

Махарбек Туганов вспоминал, как он, будучи мальчиком, стал свидетелем работы Коста над портретом. Маленького Махарбека послала с письмом к Анне её подруга. Он застал Коста за работой. Позже, став профессиональным художником, Туганов высоко ценил Коста как живописца. На его взгляд, Коста по праву считается первым осетинским художником. Махарбек оценивал портрет Анны Поповой кисти Коста выше, чем портрет Анны Цаликовой. По уровню художественного мастерства он ставил портрет А.Поповой в один ряд с работами Репина, Крамского, других прославленных живописцев.

В 1898 г. Коста поселился в Пятигорске недалеко от Цаликовых. В 1901 г. здесь же, в зале со сценой при номерах Лейцингера, впервые была поставлена пьеса Коста "Дуня". Заглавную роль в премьерной постановке сыграла Анна Цаликова, считающаяся в коставедении первой исполнительницей роли Дуни. Играла она блестяще в спектакле, режиссёром которого был сам Коста.

Все годы знакомства с Анной Цаликовой Коста не терял надежду вызвать у неё ответное чувство, вместе с тем хорошо осознавая своё положение. Он писал: "Моё горе - горе совсем особого рода: общественно-социальное моё положение настолько "шатко", что всякая попытка связать с своею судьбою судьбу другого живого мыслящего существа - "безумие". <...> Ни молодостью, ни красотой, ни богатством, ни блестящей карьерой - не отметила меня судьба. Бедный поденщик-осетин, если я и осмеливаюсь делать этот рискованный шаг, то только потому, что я так несказанно, так безгранично люблю Вас, такую же бедную труженицу-осетинку". Однако, по всей видимости, Анна совершенно не разделяла идею общности их судеб. Она, например, судя по переписке Коста с Цаликовыми, не вдавалась глубоко в переживания поэта, незаконно и безвинно, по фальшивке сосланного в 1899 г. в Херсон. Коста, находясь вдали от родины, особо остро переживал своё одиночество и бесправие. И в такую минуту Анна, в отличие от сестёр, не проявляла особого внимания к страдающему поэту. Напротив, она бездумно подаёт ему довольно легкомысленную телеграмму: "Привет из Афона!" Коста воспринял её очень болезненно - настолько слышная в ней радость диссонировала с его собственным душевным состоянием.

Коста посвятил ряд стихотворений также и Анне Цаликовой. Это - "Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь..." (1893 г.), "Опять к тебе, любимая подруга..." (1894 г.), "О чём жалеть... Больным дыханьем бури..." (1894 г.), "Расстаться нетрудно, нетрудно убить..." (1894 г.), "Не верь, что я забыл родные наши горы..." (1896 г.), "Откровенность" (1899 г.), "Исповедь", "А.А.Ц.".

Кроме того, в коставедении стихотворение "Благодарю тебя за искреннее слово..." (1893 г.) также считается посвящённым Анне Цаликовой. Однако два обстоятельства дают нам основания усомниться в этом и предположить, что первоначально стихотворение было посвящено Анне Поповой. По крайней мере в двух изданиях, связанных с именем Коста, приводится письмо поэта Анне Цаликовой, пассаж из которого позволяет с уверенностью полагать, что при написании упомянутого стихотворения адресатом его была - и это же она подтверждает в своих воспоминаниях - Анна Попова. Первое из этих изданий, - составленная Гиго Дзасоховым и изданная в 1909 г. в Ростове-на-Дону книга под названием "Коста Хетагуров. Критико-биографический очерк, стихотворения, письма и воспоминания, документы к биографии, портреты". А второе издание - 5-ый том полного собрания сочинений Коста Хетагурова в пяти томах, вышедший во Владикавказе в 2001 г. В обоих изданиях в письме Коста А.А.Цаликовой от 6 декабря 1898 г. говорится: "Раз мечта о личном счастье так беспощадно обманула меня, - я сумею отвязаться от неё навсегда, убить её окончательно, - так я стал рассуждать, когда припадок отчаяния и ужаса заметно стал ослабевать. "Благодарю тебя за искреннее слово", - обращался я тогда и к Вам <...>" Здесь союз "и" недвусмысленно указывает на то, что первоначально стихотворение было обращено к другой - по всей вероятности, к Анне Поповой. Поэтому непонятно, почему в коставедении распространено мнение о том, что это стихотворение посвящено исключительно Анне Цаликовой. Приведём стихотворение полностью:

Благодарю тебя за искреннее слово,
Прости, прости навек! - Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благословляю снова,
Благословляю жизнь, свободу и покой!

Благодарю тебя! - Ты снова возвратила
Скитальцу бедному потерянное "я",
Мучительным "прости" ему ты озарила
Забытую стезю разумного бытья.

Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и любить, любя, страдать за всех...

В конце концов Коста, поняв, что у его отношений с Анной нет никаких перспектив, по-видимому, примирился с этой мыслью, во всяком случае, он больше не предпринимал попыток просить руки Анны Цаликовой. А в 1902 г. он и вовсе попросил руки дочери своего друга Иорама Хурумова Лёли Хурумовой и получил согласие. Браку помешала смерть Лёли, умершей в 22 года от туберкулёза.

Анна Цаликова продолжала учительствовать, ездила за границу. Она так и не вышла замуж и умерла в 1914 г. после операции на почке.

В связи с отношением Анны Цаликовой к Коста интересно привести авторитетное и очень верное мнение В.И.Абаева, которое он изложил в статье "Что значит Коста для осетинского народа": "Лет полтораста назад по улицам немецкого города Веймара прогуливались Бетховен и Гёте. Навстречу им попадались короли, герцоги и князья, съехавшиеся в Веймар на какое-то празднество. Бетховен не обращал на них никакого внимания. Но Гёте почтительно с ними раскланивался. Бетховена это возмущало. Он считал, что не Гёте должен кланяться королям, а короли должны в ноги поклониться Гёте. Он говорил: "Королей много, а Гёте один". Но ведь это был Бетховен! Не всякому дано смотреть на вещи с такой высоты. Анна Цаликова была передовая и развитая девушка. Но отдавая предпочтение офицеру перед Коста, она, видимо, не сознавала, что офицеров много, а Коста - один".

Ирина Бигулаева, научный сотрудник ЮОНИИ им.З.Ванеева

Источник - Газета Южная Осетия.

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии (0)