Раритетная коллекция Роланда Бекоева, сыгравшая свою роль в защите Отечества

18 марта 2021 История [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [266 просмотров] [версия для печати]

Понятие «коллекционер» часто отсылает нас к малопривлекательным литературным образам: Гобсеку, Скупому рыцарю или уже вовсе к Коллекционеру (Фаулз), Парфюмеру (Зюскинд) и другим современным хоррорам, а также – к крупнейшим мировым аукционам «Кристис» и «Сотбис», откуда по частным коллекциям расходятся предметы искусства за баснословные деньги, на которые можно накормить половину голодающей Африки. При этом, социология, исследуя коллекционирование, как мировое явление, строго отделяет его от простого накопительства предметов, имеющих художественную ценность и отражающих хороший вкус владельца. Вроде бы, наличие таких людей говорит о финансовой состоятельности общества. Но когда составление определенной коллекции происходит в условиях, далеких от идеальных, с несоразмерными уровню жизни затратами, то здесь уже речь идет о всепоглощающей страсти к приобретению предметов, вызывающих восхищение коллекционера. Эту страсть исследователи характеризуют как любовь.

Роланд Борисович Бекоев (настоящий сталинирец, и тут уж ничего не поделаешь!), коллекционер с огромным стажем, насчет любви согласен полностью: «Каждая вещь имеет три цены: ее техническое совершенство, функциональность (для чего она создана) и эстетическое воздействие на человека, его чувства. Старинные охотничьи ружья в моей коллекции радуют мне сердце», – говорит он. Личность человека формируется в определенных культурно-исторических условиях. Поэтому коллекция говорит не только об образовании и воспитании ее владельца, но и политических событиях эпохи. Так, почему именно охотничьи ружья, откуда пришла к Роланду Бекоеву эта страсть?

– Родился я в 1938 году в семье служащих. Предки по отцовской линии были родом из села Джер, отец был двенадцатым ребенком в семье. Он абсолютно верил в коммунистическое общество и делал все возможное, чтобы внести свою личную лепту в строительство коммунизма. Работал председателем суда, хотя окончил Лесотехническую академию, затем в партийных органах. Признаться, я не успел прочувствовать влияние отца на мое воспитание, видел его только по утрам, когда он будил меня в школу. Иногда по вечерам я шел к зданию Обкома партии, посмотреть на окно кабинета, где допоздна горел свет, отец работал.

Мама была учительницей биологии, выпускницей Ленинградского пединститута, и тоже много работала. Я был предоставлен самому себе. Моим домом и очагом воспитания была Цъала (Лиахва со своими берегами на участке от Старого моста до Лесокомбината), там я прошел первую академию жизни, там ребята учились мудрости и достоинству. Например, если двое подрались, и один из противников упал, второй бы ни за что не пнул его ногой – за это мог быть полный «хъоды», отлучение от Цъала.

Отец ушел на фронт добровольцем и служил в штабе армии в чине майора старшим политработником. Как-то его вызвал генерал, начальник штаба, и сообщил, что к ним на передовую прибыл знаменитый советский поэт Константин Симонов. Молодому Борису Бекоеву поручили сопровождать поэта трое суток. Кавказский этикет, достоинство и внимание молодого военнослужащего так понравились Симонову, что он захотел сделать ему подарок на память. «Что кавказцу подаришь, кроме оружия»? – подсказал генерал. С этим Симонов согласился и подарил моему отцу свой пистолет, который на тот момент был лучшим в мире, это был бельгийского производства браунинг «High Power». Его номер остался у нас в отцовских документах из военкомата. Пистолет пристегивался к кобуре, которая играла роль приклада, сверху была прицельная планка до 500 м, он был 9,3 калибра, 14 патронов и 15-й в стволе. Этот пистолет был семейной реликвией, но детям его, конечно, не давали.

Я уходил из дома утром и допоздна не возвращался, хотя умирал с голоду, боялся, что меня больше не выпустят на улицу. Пропадая на улице с друзьями, я часто простужался, причем так сильно, что иногда бредил. Родители бывали в панике, и в этот подходящий момент я попросил отца дать мне подержать тот пистолет. Он был согласен на все и приносил свой браунинг. Удивительно, но на следующий день я выздоравливал. Отец обратил внимание, какое магическое действие оказывает на меня оружие и забеспокоился.

– Вы не пытались выяснить, от каких предков передалась Вам страсть к оружию?

– На самом деле, да, когда я стал взрослым, я пытался это выяснить, но так ничего и не нашел. Генетически, по линии отца или матери у нас в роду не было одержимых оружием. Был только вот этот своеобразный культ пистолета великого поэта, рассказ о подарке часто повторялся в доме, с перечислением технических характеристик браунинга и сравнением его с другими видами оружия. Я тихо сидел в углу в нашей однокомнатной квартире, всегда полной гостей, и слушал. Был я неспокойным ребенком, мягко говоря, упрямым и у меня было слишком много энергии. Отец заметил, что я стал искать пистолет в доме, но не находил его. Однажды он позвонил в Управление внутренних дел и попросил прислать человека, чтобы передать ему свой пистолет. Те страшно удивились и стали его отговаривать, но отец твердо решил сдать подарок Симонова. В итоге он передал в УВД по акту браунинг и 60 патронов к нему. После я упрекал его всю жизнь, но он лишь просил не сыпать ему соль на рану.

– Ваш отец не единственный, многие ветераны войны, в чьих домах росли мальчики, сдавали свои именные пистолеты властям от греха подальше. Хотя они очень пригодились бы, когда началась война в 1991 году.

– Впоследствии тогдашний заместитель начальника УВД, Сергей Котолов, рассказал мне, что через час после того, как отец сдал пистолет, прибежал кто-то из руководящих чиновников и забрал его себе. Даже знаю, кто, но называть не буду.

– Как человеку начать коллекционировать оружие, где находить экземпляры и, самое главное, деньги?

– Я стал увлекаться именно охотничьим оружием и, поскольку эта страсть меня никогда не оставляла, в 10-м классе у меня уже было шесть единиц оружия. Это были обычные охотничьи ружья, в основном, советские, но было и одно немецкое. Приобретал у разных людей, при этом старался устранять неполадки, чтобы эстетическое воздействие было максимальным. Ведь первые огнестрельные изделия были несуразные, как полено, никаких пропорций. А сейчас смотришь на прекрасное ружье, произведенное в результате многовекового развития этой сферы, и сердце радуется.

После учебы у меня не было ни возможности, ни времени пополнять свою коллекцию, но я оформил ее и зарегистрировал все ружья. Потом стал ездить в Москву, к моему брату, Руслану, который уже к тому времени жил там. Основным моим интересом были, конечно, охотничьи магазины, особенно, комиссионные. Там было 22 охотничьих магазина, я их все знал, был знаком и с владельцами, и с продавцами.

Как-то супруга дала мне накопленные нами 15 тысяч долларов (тогда был, конечно, другой курс) и сказала, что надо купить на них мебель и обставить дом по-человечески. Я поехал в Москву, к брату, и сразу по привычке набрал телефон комиссионки. Они с радостью сообщили, что у них новое поступление и сказали, чтобы я приезжал посмотреть. Я приехал и понял, что… мебель я уже не куплю. Такой был француз! Еще были бельгиец и немец. У меня был разрешительный документ на приобретение охотничьего ружья, в него можно было внести несколько приобретенных единиц, главное – указать калибр и номер ружья, и еще в течение двух недель зарегистрировать оружие. Сейчас для приобретения хотя бы одной единицы нужна лицензия.

В общем, на все наши деньги я купил эти три охотничьих ружья. И чтобы их вывезти, купил большой черный чемодан, который жив до сих пор. Вернулся в Цхинвал и, подъезжая к дому, стал заранее соображать, к кому из родственников поехать ночевать. Но, в конце концов, пошел домой. «А где мебель»? – спросила Луиза. Я подумал, погибать, так с музыкой, и указал на черный чемодан, в котором сразу было понятно, что лежало. Она ничего на это не сказала, просто вышла из комнаты.

– То есть, супруга поддерживает Ваше недешевое увлечение и понимает страсть коллекционера.

– Я ей очень благодарен за это. Когда мы были в полной блокаде, не было ни еды, ни денег, я сказал одному из приятелей, что готов продать того самого француза. На прощание решил показать коллекцию Знауру Николаевичу Гассиеву, с которым мы дружили и который был знатоком и ценителем оружия. Он взял в руки именно французское ружье, прижал к себе стволом кверху и начал ходить по комнате из угла в угол: «Вот это да»! – говорил он и не мог остановиться. Я сказал ему, что продаю это ружье за 500 долларов. Он не мог поверить. Но внизу на площадке уже стояли покупатели. Тут Луиза вышла к ним вслед за мной и сказала, что ружье не продается ни за какие деньги. Мужчины удивились, что женщина отказалась променять оружие на возможность купить немного продуктов в дом.

…Моя коллекция из-за недостатка денег дошла только до 32 единиц, все они очень ценные, я разбираюсь в старых классических производителях оружия. Самым ценным считается старинное ружье, где-то года 1900-го с хвостиком. По мнению экспертов, лучшими считаются ружья марки Джеймс Пёрде (James Purdey), Голанд голанд (Holland&Holland), Босс (Boss) и другие.

– Учитывая нелегкую

жизнь в Цхинвале, у Вас, наверное, были еще попытки продать что-нибудь из коллекции?

– Да. В каждой семье иногда случается, когда в дом стучится беда. Супруга тяжело заболела, случился разрыв аневризмы сосудов головного мозга. Она перенесла тяжелую операцию, на какое-то время была полная потеря памяти. Мне сказали, чтобы восстановить память и вылечить ее полностью, надо везти в Германию или Израиль. Я поместил объявление в газете «Республика», что реализуется коллекция охотничьего оружия. Полностью. Заинтересовалось несколько состоятельных людей из Северной Осетии, но когда они узнали, что надо получить разрешение, приехать, оформить покупку, зарегистрировать оружие и т.д., они потеряли терпение и отказались. На всю коллекцию покупателя не нашлось, тогда я стал отдавать ружья по одному за полцены, но, как ни старался, даже не приблизился к нужной сумме. Со временем состояние Луизы стало определенно улучшаться, с Божьей помощью. Сейчас ей гораздо лучше. Я продал восемь экземпляров из коллекции. О чем это говорит? Во-первых, таких увлеченных коллекционеров, как я, мало. Во-вторых, мало кто может пожертвовать крупную сумму на произведение искусства, какими я считаю свои ружья.

К сожалению, для многих, коллекционное оружие – вещь малопонятная. В основном, его воспринимают, как обычное огнестрельное оружие, представляющее угрозу безопасности гражданского населения. Случалось, что правоохранительные органы проявляли неоправданный интерес ко мне и моим ружьям. Но я служил своему народу, работал в органах государственной власти Республики, являюсь законопослушным гражданином. Все документы на ружья есть в милиции, требования закона по учету и регистрациисоблюдены. Более того, по иронии судьбы, я же и являюсь автором самого первого «Закона об оружии», разработал его, когда работал в Парламенте. Моя частная коллекция – это культурное наследие мирового охотничьего производства, в ней следует видеть не оружие, а предметы искусства, произведенные сотню лет назад.

– А на охоту Вы ходите?

– Да, хотя это даже не охота, а отстрел. Мы, несколько энтузиастов, помогаем сельским жителям спасаться от нападений шакалов и волков. Без всякого поощрения. Шакалов стало слишком много, они голодают и стали нападать на крупный рогатый скот, хотя это им не свойственно. Они нагоняют корову, кусают ее за ногу, повреждают крупный сосуд, потом бегут за ней, пока она не ослабеет от кровопотери и упадет.

У нас небольшая группа из сотрудников силовых ведомств, выезжаем отстреливать хищников во всех районах Республики. Один из наших охотников за полтора сезона лично уничтожил 105 шакалов… Молодым я тоже часто ходил в горы, но ни разу не видел шакала. Думаю, они перешли стаями через хребет во время чеченских кампаний. В итоге по ночам в окрестностях сел слышны их визг и тявканье. Местные называют их «тъура». Масштабы их размножения впечатляют.

– А на других зверей Вы охотитесь?

– Да, но если не попадаю, скажем, в перепелку, то говорю «Слава Богу!». Никогда не стреляю в медведя, косулю. Был случай, когда ребята выследили косулю и поручили мне подняться ей навстречу по склону. Я поднялся и ждал там, вдруг она выскочила из зарослей, стоит и смотрит в мою сторону большими глазами. Я ей шепотом: «Иди отсюда, давай, уходи!», не стрелять же в нее, такую красавицу!

– В 1989-91 годах, когда начинались военные действия, у Вас уже были охотничьи ружья, но многие защитники стояли безоружными на постах в городе. Ружья были Вашей частной собственностью, но враг был общим для всех. К Вам обращались за помощью?

– Мы с Алиханом Пухаевым и Вазгеном Валиевым формировали защиту на Новом мосту. Стояли там иногда сутками, без отдыха. А в здании ЗАГСа, где сейчас Посольство России, располагался штаб, там были известные ребята – Джако (Алик Цховребов), Лева Гогичаев и другие. Оружия не было. Построили ребят, у которых хоть что-то было, насчитали восемь человек – с«мелкашками», одноствольным ружьем и одним карабином. К этому времени я уже все раздал, осталось два ружья... Удивительно, но после все мои ружья мне вернули, причем, в таком же состоянии, в каком я отдал их перед войной. Если кто-то приобретал автомат, он возвращал мне ружье раньше. А еще я делал заряды к ружьям и раздавал ребятам... Так что, экспонаты моей коллекции сыграли свою роль в защите Отечества. Конечно же, я не говорю об августе 2008 года, когда и автоматы были бесполезны, не говоря о ружьях.

Во время первой войны я был дважды контужен, получил черепно-мозговые травмы. В 1992 году переходил Московскую улицу, собирался на Горького к отцу. Не мог перейти улицу бегом, таков был наш менталитет, не мог заставить себя, хотя знал, что снайперы простреливают улицу и видят меня сейчас. Напрягся и шел обычным шагом. В какой-то момент снаряд разорвался поблизости, меня контузило. Как потом сказали в клинике Гельмгольца, были разорваны все микрокапилляры глаз, я стал слепнуть. Потом в Федоровской клинике мне сделали пять операций на глаза. Да, менталитет…

– Какое у Вас самое старое ружье?

– Это было немецкое ружье конца XIX века, я подарил его внуку Знаура Гассиева, его полному тезке, и ему же – очень красивую двустволку 28-го калибра бельгийского производства. Сейчас у меня есть ружья, которым под сто или полных сто лет. Вообще, старинные ружья, которые в экспертных кругах считаются best of the best, являются очень дорогими. Более современное оружие стоит дешевле. Но качественные ружья каждый год прибавляют в цене 10-15%.

– Вы не боитесь раскрывать эту информацию? Кто-то заинтересуется Вашими дорогими ружьями.

– Так все в Цхинвале и так знают о моей коллекции.

– Ваш отец сдал властям такой памятный подарок, как пистолет Константина Симонова, чтобы уберечь детей от беды. Вы сейчас принимаете меры, чтобы дома к оружию не было доступа детям? Каковы правила хранения?

– Конечно. Мои внуки уже сейчас точно знают, что даже игрушечное ружье нельзя направлять на людей. Когда на охоте у нас появляется новый человек, я устраиваю ему инструктаж, потому что я официально заместитель председателя Охотобщества РЮО, главный инспектор, и сам лично назначил себя руководителем по технике безопасности. Самое ценное у человека его жизнь и здоровье, поэтому самое главное на охоте – техника безопасности, хотя некоторые самым главным считают «королевский выстрел», как они говорят.

– Как складывалась ваша жизнь от ружья к ружью?

– К окончанию школы я был очень сильным физически, занимался гимнастикой и тяжелой атлетикой. Когда поступил в Таганрогский радиотехнический институт, меня сразу взяли в секцию тяжелой атлетики. На первых моих областных соревнованиях я вышел, даже не разогревшись, был уверен, что выиграю, да и тренер недоглядел. В первом же упражнении – рывке – я повредил позвоночник настолько, что не смог больше встать. Отец приехал и забрал меня домой. Я пролежал пять лет. Когда, наконец, встал на ноги, вернулся в свой институт и восстановился, так что в дипломе у меня указаны десять лет учебы между поступлением и окончанием: 1957-1967. Со спортом попрощался навсегда, да и сейчас периодически приходится подлечивать позвоночник. После учебы приехал в Цхинвал, работал инженером по технике безопасности в управлении Связи, потом перешел в «Электросеть», создал там высоковольтную испытательную электротехническую лабораторию. При этом изобрел фазировочный прибор, который стоило запатентовать, но делать это надо было в Тбилиси, ходить по кабинетам и т.д. Так что, махнул рукой, и получил на работе крупную премию, на которую мы с ребятами хорошо отметили мое изобретение в знаменитой «Второй столовой» за «Фарном».

В свое время занимался также формированием филиала НИИ научно-технической информации. Мы располагались в здании ЮОНИИ. Потом мне поручили открыть магазин радиоэлектроники, который в народе назывался «Музыкальным магазином», что находился напротив здания Почты. Торговля совершенно не мое амплуа, но пришлось согласиться. Там, помимо телевизоров, магнитофонов, проигрывателей, биноклей и прочей оптики, продавались гитары, саксофоны и т.д. А товары я привозил с Закавказской базы. Кроме того, некоторое время работал в Парламенте РЮО, а в период создания государственных органов сформировал администрацию Президента и аппарат Правительства, первым администрацию возглавил Знаур Гассиев...

Одним словом, занимаясь своей коллекцией, я одновременно жил насыщенной жизнью, в которой было много и радостей, и испытаний. И могу сказать, что каким бы успешным ни был коллекционер, нельзя делать это главной целью и забывать о жизни, о благополучии окружающих нас людей, и том, что даже предметы искусства должны отвечать своему предназначению – радовать сердца или защищать Отечество, если так диктует время...

Инга Кочиева

На фото: Роланд Бекоев со своим «французом»

Источник - Газета Республика.

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии (0)