А. Чибиров : НАЗОВИ ЕЁ АЯ…
25 апреля 2015 Книги [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [8025 просмотров]
Аннотация.Всё нижеизложенное никогда не имело место быть в действительности и является художественным вымыслом, основанным на рассказах и впечатлениях людей, которые имели счастье столкнуться с уникальной культурой индейцев сельвы реки Амазонка.
…Тогда я заглянул в своё сердце. И только там я узрел Бога,
Которого не было больше нигде…
Джелаладдин Руми.
Закутанный в лохмотья презирает всё, что не знает.
Древняя мудрость.
***
Щ-щ-у…Ночь как всегда внезапно и в то же время мягко накрыла сельву. На небе, что с трудом просматривалось сквозь плотные заросли джунглей, извивались россыпи звёзд, причудливо сплетённые в яркие, незнакомые созвездия. Жара, характерная для этой части тропиков, постепенно спадала. Подул лёгкий, освежающий ветерок, словно безмолвное доказательство Его присутствия здесь, в самой глуши сельвы реки Амазонка.
Здесь, в полуразвалившейся хижине, затерявшейся где-то в безбрежных просторах тропических лесов, усевшись на дощатом полу склонились над огарком догорающей свечи четверо: старик-шаман местного племени ягуа и трое гринго, пытающиеся с его помощью постичь зыбкие очертания Знания, известного только ему, Избранному для этого духами сельвы. Знания, которое досталось старику в наследство от сотен поколений его предков - жителей этих лесов. Знания, что являлось неотъемлемой, органичной частью их жизни в сельве, бережно сохранённого ими на протяжении веков и безвозвратно утерянного всем остальным миром.
Блаженство и покой исходили от старика, но беспокойно ёрзающие гринго, всецело находящиеся под властью собственных страхов и предрассудков, всё же тревожно вслушивались в тишину. Покой и блаженство, казалось, готовы были в любой момент перерасти для них в настороженность, а затем и безудержный страх перед тем самым Знанием, к которому они стремились и с которым им предстояло столкнуться.
Внезапно безмятежную тишину нарушили резкие раскаты грома, мгновенно перешедшие в шум дождя, так же грубо и сильно обрушившегося на тропики. Тишина мгновенно канула в ничто.
Тяжёлые, чёрные от ночи капли дождя, плотной, непробиваемой стеной идущего в сельве, кое-где стекали тонкой струёй сквозь местами прогнившие пальмовые ветви, которыми была выложена крыша хижины. Гринго беспокойно переглянулись. Им вдруг показалось, что что-то непонятное, возмущающееся вместе с грохотом небес и в то же время вызывающее священный трепет, пристально наблюдало за ними из зарослей, будто готовилось их поглотить. И это нечто недвусмысленно давало им понять, что они не вписывались в его мир. Они были в нём лишними.
Но старика дождь нисколько не отвлёк. Более того, он его ждал. Мерцающий свет свечи отбрасывал замысловатые тени на его сосредоточенное, изрезанное морщинами лицо и безуспешно пытался пробиться сквозь его сомкнутые веки, чтобы как когда-то лёгкими бликами ненавязчиво отразиться в его бездонных глазах. Рядом с ним с гринго не могло случиться ничего плохого, потому что в отличие от гринго шаман знал, что не стоит бояться шума дождя и что дождь - это всего лишь союзник, которого он призвал к себе в помощь, для того чтобы умыть ночь перед началом предстоящей церемонии.
Задув свечу, он запел. Запел одному ему открытую духами леса песню - икаро,1 иногда ритмично, в такт своей песне покачивая головой. Он пел на звучном, незнакомом для гринго языке, и казалось, его песня мягко стекала с разверзнувшихся небес в этот мир вместе с дождём, что шёл в сельве.
Шум дождя органично сливался с икаро, которое надрывно пел этот маленький, невзрачный старик. Он пел, слегка гнусавя, иногда меняя тональность, и песня его растворялась в ночи, заглушая шелест дождя и подпевая редким крикам одинокой птицы.…. Он пел, и постепенно его песня обволокла пространство вокруг них незримым коконом, призванным оберегать их от всего того, что могло угрожать им из темноты. Он пел, и в песне своей просил духов сельвы о здоровье души и о знании Бога для этих недоверчивых гринго. Монотонное икаро, которое пел шаман, словно горькое снадобье, терпеливо очищало их от скверны, накопившейся за жизнь, помогая им вернуть украденную душу. Его икаро навевало на гринго печаль и всё же не позволяло охватившему их чувству Покоя перерасти в Беспокойство. Старик всё пел, и, наконец, на его икаро откликнулось Знание, затаившееся в сельве. Оно подкрадывалось к ним из темноты, Оно застилало небо, спрятавшись в грозовых облаках, и Оно падало с небес, облачившись в дождь. Оно было везде…
…И обнажённая душа предстала пред Ним, не в силах утаить от Него сокровенное.
***
Я не знаю, для чего я это делаю. Желание выговориться? Наверное, нет. С некоторых пор я заметил, что у меня полностью пропала склонность к каким-либо сентенциям. Да и многое из того, чему я ранее по молодости лет придавал исключительное значение и идеализировал без меры, давно уже мне не кажется чем-то очень важным и достойным внимания. Но что-то не совсем понятное, неосязаемое произошло тогда в моём мироощущении, невольно коснулось сознания, полностью перевернув при этом мою картину восприятия окружающей меня Вселенной. Словно случайно приоткрылась дверь, за которую мне было нельзя, и неизвестная птица, выпорхнувшая из света из-за чуть приоткрытой двери, обдала меня Знанием, слегка при этом задев крылом. Но мне хватило и этого. Хватило, чтобы чётко осознать всю поверхностность и нелепость моих представлений о реальной матрице этого мира.
Тысячи различных проповедников во все времена денно и нощно стояли возле этой двери, не позволяя никому даже приблизиться к ней. Различные религии, конфессии и секты на протяжении веков присваивали себе эксклюзивное право трактовки происходящего за ней, однако мало кто из них на самом деле имел хоть какое-либо представление об истинной сути вещей.
Что это было? Не знаю. Откровение, в котором прошлое не имело абсолютно никакого значения. Все мои амбиции, всё пережитое мной ранее окончательно теряло какой-либо смысл и раз и навсегда перечёркивалось во времени, безжалостно отсекалось в моём внутреннем пространстве гигантскими ножницами, словно деля его на Знание и Невежество, граничащее с Невинностью.
Но это Знание отнюдь не сделало меня счастливее. Наоборот. Я с немалой долей щемящей грусти внутри осознал безбрежность своего одиночества, которое не без труда стряхнуло с меня шелуху повседневной бессмысленной суеты, внезапно оголив суть. Одиночества, что довольно грубо, но достаточно полно раскрыло мне всю глубину библейской мудрости, гласившей: «И умножающий знание умножает скорбь».2
Мне повезло с другом, который невольно стал моим проводником в этот мир. Стечение обстоятельств заставило его, ещё в недавнем прошлом довольно успешного предпринимателя, пересмотреть ценности, навязываемые современной цивилизацией в качестве идеальной формулы успеха среднестатистического потребителя. Интуиция и жизненный опыт подсказывали ему, бывшему школьному учителю физики, что не всегда был прав Ньютон, призывавший делать выводы на основе результатов экспериментов. Что существуют во Вселенной вещи, которые невозможно объяснить просто физикой.
И понеслось: ашрамы3 Индии, шаманы Забайкалья, старцы заброшенных, забытых Богом и людьми монастырей, пока внутренний компас не привел его в Перу, а вернее в Икитос - город, являющийся центром перуанской Амазонии. Индейцы племени ягуа, что живут в сельве в окрестностях Икитоса, прозвали его Раулито - Мучо Фуэго.
- Почему, Раулито?
- Это что-то вроде традиции, давать незнакомцам вторые имена. Когда я попал туда в первый раз, мне пришлось разводить огонь в джунглях. Я провозился с ним довольно долго, пытаясь раскочегарить влажные после дождя дрова. Но, в итоге мне это удалось. Они и прозвали меня Раулито - Мучо Фуэго. Это значит Раулито - Много Огня.
Время моего взросления прошло на фоне многочисленных катаклизмов, связанных с распадом СССР, и в моей судьбе отразилась судьба страны, в которой я жил. Это было время, когда Горбачёв объявил про «перестройку», а я, будучи аспирантом ленинградского университета, сидел в тесной съемной квартире питерского художника Коли С. и листал обзор телевизионной программы на ближайшую неделю, где из общей ряби мелко выведенного чёрно-белого текста мой взгляд выхватил интригующее объявление следующего содержания: «Телевизионный фильм «Санта Барбара». США. Первая серия». «Ух ты, здорово! Посмотрю обязательно», подумалось мне тогда. Кто же знал, что в последующие несколько лет вся моя жизнь, да и не только моя, превратится в одну сплошную «сантабарбару». Что в недалёком будущем мне предстоит пройти сквозь нескончаемую боль войны, неопределённости, потери друзей, когда кончаются молитвы и в звенящей от оглушающей безысходности голове крутится единственная фраза, когда-то врезавшаяся в память: «доколе, Адонай,4 доколе…?»
Мой друг, что живёт в большом и тёплом доме оставался для меня в эти беспокойные времена одним из тех немногих якорей, не позволивших мне сорваться в бездну, сойти с ума от блуждающей боли, что изъедала изнутри, оставляя в душе нескончаемые лабиринты страха, сомнений и несбывшихся надежд. Но и там луна, что светила мне в окно по ночам, всегда оставалась наполовину пустой.
Поздней осенью прошлого года я прилетел к нему в Москву. Он встретил меня в заснеженном аэропорту, приобнял и, подхватив мою дорожную сумку, провёл к выходу. Мы вышли в лёгкий мороз, и свежевыпавший снег равномерно скрипел под подошвами наших ботинок. Старенькое авто на стоянке долго не хотело заводиться. Наконец, чихнув, движок ожил.
- Ну как ты, амиго?5 - спросил меня Раулито, дыша в кулачок на замёрзшие пальцы.
- Хо-о-лодно, - ответил я жидким облачком пара сквозь истерично клацающие зубы, кутаясь в не по сезону худое пальто.
- Щас согреемся, - ответил Раулито, медленно выруливая со стоянки. Я подышал на стекло, но продрогший город за окном неохотно просматривался сквозь покрытые узором стёкла авто.
А потом был лёгкий ужин в мою честь, чай у камина и моя несуразная болтовня про артобстрелы, танки, трупы, трупы… Весь кошмар пережитых лет нахлынул на меня вновь, заставляя раз за разом переживать прошлое. Я забылся в воспоминаниях, всё более абстрагируясь от обстановки и болтал не переставая, пока Раулито мягким прикосновением к плечу не вернул меня в реальность. Он перебил меня тихим, но уверенным тоном:
- Нет, с этим решительно что-то надо делать.
Я сконфузился, но всё же не придал особого значения его словам. Даже тогда, когда на следующий день он потряс перед моим носом билетом.
- Куда? - спросил я. - Это что, шутка?
- Нет, это не шутка, - ответил друг. - Это билет. В Перу.
Зачем Перу? Какой Перу? При чём тут вообще Перу? Да не могу я так сразу! Вопросов у меня было предостаточно, но долгая ночная беседа с ним рассеяла все мои последние сомнения, связанные с поездкой, хотя надо признать, что необходимых ответов я так и не получил.
- Хватит вопросов, - сказал Раулито в завершение. - Невозможно вот так вот сразу объяснить, что такое сельва, Амазонка, шаманизм, церемония Кама-Рампи. При всём желании я не смогу ответить на все твои вопросы. В этом деле важен твой личный опыт, и у тебя есть уникальная возможность самому получить на них ответы. Поэтому не тушуйся. Просто езжай. Заодно и отвлечёшься от всей этой каши в башке.
И я «просто» поехал.
***
Нас было трое: Раулито, Женя и я. Раулито заранее предупредил меня о Жене. Сказал, что парень «ищущий», напросился с нами, прослышав о его практиках в Перу.
- Пусть едет. Вместе нам будет веселее.
Я пожал плечами в знак согласия. Женя подъехал к нам вечером, перед самым отъездом в аэропорт. Я почему-то сразу его не воспринял. Он зашёл, «запинаясь», наклеив на лицо фальшивую улыбку. Огромный, бестолковый самец, с испуганным взглядом маленьких, постоянно бегающих глазок, начитавшийся в своё время Кастанеды6 и решивший воплотить его учение в практике. Эдакий паразит-подражатель. За две последующие недели, проведённые с ним в сельве, я так и не понял, зачем он сюда тащился. Скорее всего, во всех этих поисках его привлекала возможность продемонстрировать окружающим определённую позу «постигающего»: - «Смотрите! Это Женя, который занимается «сновидением»!7 Самообман неудачника, решившегося «податься в Воины».8 Со временем начинаешь понимать, что попытки самостоятельного постижения любых учений и практик схожи по последствиям с описанным в повести Джерома К. Джерома «Трое в лодке не считая собаки» сюжетом, в котором изучение медицинского справочника привело главного героя к определению у себя признаков всех описанных в справочнике болезней за исключением родильной горячки. Родильная горячка Жене не грозила. Но различные эксперименты над собой по «сдвижению точки сборки»9 довели его до употребления всякой дряни, вплоть до какой-то химии и отвара мухомора, о чём он позже не без гордости нам объявил. «Быть тебе Мухомором, Женя», - подумал я про себя.
Но это всё было потом. А пока мы собирались в дорогу. Рюкзаки, спальники, прививки. Запаслись сухофруктами. Каждый из нас посчитал необходимым захватить с собой в дорогу по «умной» книжке, благо обширная библиотека Раулито позволяла это сделать. Затем было Шереметьево.
Ночной рейс на Амстердам. Полусонные пассажиры лениво проходят на посадку. В салоне аэробуса тускло горит аварийное освещение. Нет и намёка на суетливость, сопровождающую внутренние авиарейсы. Раулито с Женей зажали меня в центральном кресле, и я, смирившись с этим фактом, начал молча изучать взглядом пассажиров. Хотелось спать. Высокий, довольно импозантный парень в костюме идеального покроя и с ярко выраженным чувством собственной важности на лице усаживается прямо за нами, поближе к окну. «Ганс», подумал я сквозь слипающиеся глаза, и равномерный рокот разогревающихся роллс-ройсовских движков аэробуса проурчал мне колыбельную.
Внезапно сквозь сон я ощутил чувствительный толчок в правое плечо:
- Мужик, а чё это там, в бутылках? - азартно шепчет мне в ухо «Ганс» позади. Ну тот, которого я принял за немца.
- Где? - не сообразил я спросонья.
- Да вон там. Тётка эта рыжая катит перед собой на тележке.
Я обернулся. Улыбающаяся стюардесса рейса «Москва-Амстердам» медленно катила перед собой тележку с напитками.
- Вино. По-моему, чилийское.
- А чё, бесплатно?
- Ну да.
- Во зае..ись!
Я кивнул и отвернулся. Действительно, зае…ись. Попробуй теперь засни! Скрестив руки на груди и задрав кверху «пылесос», Женя жутко храпел какими-то немыслимыми переливами, словно неуправляемая дробилка из рассказов Стивена Кинга со смачным хрустом пожирающая очередного неудачника. Рядом тихонько посапывал Раулито. «Хер сон», подумал я в сердцах, вспомнив графа Потемкина, подобным образом отреагировавшего на нескончаемый ночной салют, произведённый в честь его инспекторского визита в Крым. Вот так и рождаются названия городов. Байки байками, но спать расхотелось окончательно. Воображение снова перенесло меня в Перу. Что я знал об этой стране? Пончо, инки, Симон Боливар из институтского курса лекций по истории Латинской Америки, Виктор Хара…Нет, Хара всё же был чилийцем. Короче, набор штампов, не более. Однако рассказы Раулито про Икитос, сельву Амазонки и особо про шаманизм действительно перевернули моё сознание, раскрыв для меня перспективу познания совершенно невероятных материй. Я должен был туда попасть!
Я летел в неизвестность за тысячи километров от дома, захватив с собой в дорогу лишь кучу комплексов, сомнений и разочарований - весь этот ворох прошлого, подобно остаткам временных компьютерных файлов, осевших в моём подсознании. Я чётко знал, что я прожил не свою жизнь. И если, чёрт побери, после всего этого Провидение посадило меня на самолёт, который летит через Атлантику, - значит, так тому и быть. Хочется верить, что у Судьбы припасён для меня особенный план. Ну должен же быть во всём этом хоть какой-то смысл!
Голос капитана, объявившего о скорой посадке в аэропорту Амстердама, вернул меня к действительности. Пассажиры заёрзали и самолёт, словно лифт в дорогущем отеле, мягко пошёл вниз.
Амстердамский аэропорт «Схипхол». Приходится тащиться в другой сектор. Но и это ещё не самое страшное. До посадки на стыковочный рейс до Лимы оставалось целых семь часов. Убиваем время, слоняясь по огромному терминалу и изучая интерьеры всевозможных бутиков различных европейских брендов, то и дело, изображая из себя успешность. «Сколько стоят эти часы? Пятнадцать тысяч евро? Так дёшево? А у вас нет таких же, но только со светлым ремешком? Нет? Ах, какая жалость! Они так здорово подошли бы к моему новому костюму от «Бриони»!
Наконец, подали наш аэробус. Длинная, разношёрстная очередь. Высокие представители «цивилизованного мира» внешне резко контрастируют с более низкорослыми латиноамериканцами. Я с интересом наблюдал за той непосредственностью, с которой они все себя вели. Всегда завидовал им в этом. Кажется, никакими «европами» не вытравить засевшую глубоко в моём подсознании совковую закомплексованность и какую-то неестественность и нервозность в поведении.
Моё внимание привлёк гордый профиль полненького, смуглого сына Анд с маленькой серьгой в проколотом правом ухе. Он был одет в чёрную безрукавку, широченные клетчатые шорты и белые кроссовки на босую ногу. Причёска полубокс завершала портрет. Рядом с ним стояло ещё несколько подобных персонажей с идентичной причёской, хотя некоторые из них упростили её существенно. До ирокеза. Вот бы и мне однажды плюнуть на всё и вырядиться так назло… самому себе?
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Фото из Архива Чибирова Алексея
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Комментарии (2)
-
-
4 / 29
-
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Нашли ошибку?