Колонка редактора
21 ноября 2014 Новости [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [1852 просмотра]
Колонка редактора
Антиосетинская кампания, которая достигла своей кульминации в грузинском обществе 23 ноября 1989 года, нарастала постепенно. Сперва грузинские националисты разрабатывали абхазскую тему, тем более, что напряженность в грузино-абхазских отношениях существовала издавна. Однако уже в начале 1989 года грузинская националистическая тенденция начала подпитываться в осетинском направлении. Поводом стало т.н. письмо Алана Чочиева абхазскому народу, в котором был использован термин «наши грузинские братья». То, что слово «братья» было взято в кавычки, вызвало у грузинского националистического сектора формальную истерию. С этого времени врагом №1 для грузинского общества уже был осетинский народ. Первой мишенью стала общественная организация «Адæмон Ныхас» (Народный фронт). Кстати, многие в Грузии считали, что это имя человека, руководителя «осетинских сепаратистов». Наверное, их вводило в заблуждение созвучие слова «Адæмон» с именем «Адам».
В этот период мне, как и многим жителям Южной Осетии, «посчастливилось» находиться в Тбилиси. Начало учебы в аспирантуре совпало с разгулом национализма в Грузии. Понятно, что мои грузинские коллеги-историки, особенно из числа молодого поколения, не могли оставить мое пребывание здесь без внимания. Они не прекращали попыток «перековать» меня в правильном направлении.
В то время грузинские историки, чувствуя социальный заказ, формировали основу националистической идеологии. Период нахождения в составе России и СССР представлялся теперь временем ущемления национального достоинства; в настоящем у грузинского народа проблемой были абхазы и осетины, являвшиеся пятой колонной на пути в демократическое сообщество. Но более всего неприятие было в отношении всего русского. Мне в канцелярии Института истории, археологии и этнографии на полном серьезе предложили писать все бумаги на осетинском, лишь бы не на русском. При этом особо просили, чтобы я писал свою фамилию в осетинской транскрипции. Впрочем, вскоре это предложение было снято, так как девушки-националистки из канцелярии так и не смогли ее выговорить в осетинском звучании.
Общежитие, в котором я проживал в тбилисском районе Сабуртало, вообще превратилось в дискуссионный клуб. Особенно высокой политизированностью выделялись выходцы из Аджарии и западных районов Грузии. Днем студенты и аспиранты митинговали на площади Руставели, а ночью организовывали бурное обсуждение прошлого и будущего Грузии. А настоящее становилось все более тревожным.
Отмечу, впрочем, что не все общество было на одной волне. В то время все еще было сильно мнение трезвомыслящей части интеллигенции. И философ М.Мамардашвили, заявивший, «что если грузинский народ выберет Гамсахурдия, то я пойду против своего народа», не был одинок. Но был и другой лагерь, более многочисленный. В Институте истории лидером националистических тенденций была профессор Марика Лордкипанидзе. Все, что не соответствовало принципам строительства «встающей с колен Грузии», объявлялось враждебным. Даже мне досталось от этой воинственной дамы: на ученом Совете она категорически была против утверждения темы моей диссертации. И лишь принципиальность моего научного руководителя А.Робакидзе не позволило этой даме самоутвердиться за мой счет. Тем не менее, аспирантуру мне пришлось заканчивать экстерном, о защите диссертации речи уже и не шло.
А.Робакидзе являлся представителем той небольшой прослойки научного сообщества Грузии, которое сохранило трезвое восприятие мира. Впрочем, для самого А.Робакидзе его позиция обернулась большими неприятностями. Зная его неизменно доброе отношение к осетинам, грузинские ученые-националисты требовали от него публичного осуждения национального движения в Осетии. Особенно ему доставалось за Алана Чочиева - его бывшего аспиранта, в то время лидера «Адæмон Ныхас». Однажды А.Робакидзе вызвали на ученый Совет и потребовали подвергнуть в прессе сомнению научные достижения А.Чочиева. Говорят, что А.Робакидзе ответил, что он знает А.Чочиева как прекрасного ученого, а его занятия политикой он комментировать не вправе. «Вы меня еще попросите осудить его за то, что он плохо играет на саксафоне», - парировал ученый. Однако после этого Совета у него случился сердечный приступ, от которого А.Робакидзе уже не оправился.
После событий 23 ноября мне позвонил коллега-этнограф из Тбилиси. «Я не могу понять, почему Гамсахурдия и его сторонники для митинга в Цхинвале выбрали именно день Гиоргоба. Очевидно, надеясь на покровительство святого Георгия, они не учли того, что у осетин есть свой покровитель Уастырджи», - и это его удивление было вполне обоснованно.
Газета "Южная Осетия"
Антиосетинская кампания, которая достигла своей кульминации в грузинском обществе 23 ноября 1989 года, нарастала постепенно. Сперва грузинские националисты разрабатывали абхазскую тему, тем более, что напряженность в грузино-абхазских отношениях существовала издавна. Однако уже в начале 1989 года грузинская националистическая тенденция начала подпитываться в осетинском направлении. Поводом стало т.н. письмо Алана Чочиева абхазскому народу, в котором был использован термин «наши грузинские братья». То, что слово «братья» было взято в кавычки, вызвало у грузинского националистического сектора формальную истерию. С этого времени врагом №1 для грузинского общества уже был осетинский народ. Первой мишенью стала общественная организация «Адæмон Ныхас» (Народный фронт). Кстати, многие в Грузии считали, что это имя человека, руководителя «осетинских сепаратистов». Наверное, их вводило в заблуждение созвучие слова «Адæмон» с именем «Адам».
В этот период мне, как и многим жителям Южной Осетии, «посчастливилось» находиться в Тбилиси. Начало учебы в аспирантуре совпало с разгулом национализма в Грузии. Понятно, что мои грузинские коллеги-историки, особенно из числа молодого поколения, не могли оставить мое пребывание здесь без внимания. Они не прекращали попыток «перековать» меня в правильном направлении.
В то время грузинские историки, чувствуя социальный заказ, формировали основу националистической идеологии. Период нахождения в составе России и СССР представлялся теперь временем ущемления национального достоинства; в настоящем у грузинского народа проблемой были абхазы и осетины, являвшиеся пятой колонной на пути в демократическое сообщество. Но более всего неприятие было в отношении всего русского. Мне в канцелярии Института истории, археологии и этнографии на полном серьезе предложили писать все бумаги на осетинском, лишь бы не на русском. При этом особо просили, чтобы я писал свою фамилию в осетинской транскрипции. Впрочем, вскоре это предложение было снято, так как девушки-националистки из канцелярии так и не смогли ее выговорить в осетинском звучании.
Общежитие, в котором я проживал в тбилисском районе Сабуртало, вообще превратилось в дискуссионный клуб. Особенно высокой политизированностью выделялись выходцы из Аджарии и западных районов Грузии. Днем студенты и аспиранты митинговали на площади Руставели, а ночью организовывали бурное обсуждение прошлого и будущего Грузии. А настоящее становилось все более тревожным.
Отмечу, впрочем, что не все общество было на одной волне. В то время все еще было сильно мнение трезвомыслящей части интеллигенции. И философ М.Мамардашвили, заявивший, «что если грузинский народ выберет Гамсахурдия, то я пойду против своего народа», не был одинок. Но был и другой лагерь, более многочисленный. В Институте истории лидером националистических тенденций была профессор Марика Лордкипанидзе. Все, что не соответствовало принципам строительства «встающей с колен Грузии», объявлялось враждебным. Даже мне досталось от этой воинственной дамы: на ученом Совете она категорически была против утверждения темы моей диссертации. И лишь принципиальность моего научного руководителя А.Робакидзе не позволило этой даме самоутвердиться за мой счет. Тем не менее, аспирантуру мне пришлось заканчивать экстерном, о защите диссертации речи уже и не шло.
А.Робакидзе являлся представителем той небольшой прослойки научного сообщества Грузии, которое сохранило трезвое восприятие мира. Впрочем, для самого А.Робакидзе его позиция обернулась большими неприятностями. Зная его неизменно доброе отношение к осетинам, грузинские ученые-националисты требовали от него публичного осуждения национального движения в Осетии. Особенно ему доставалось за Алана Чочиева - его бывшего аспиранта, в то время лидера «Адæмон Ныхас». Однажды А.Робакидзе вызвали на ученый Совет и потребовали подвергнуть в прессе сомнению научные достижения А.Чочиева. Говорят, что А.Робакидзе ответил, что он знает А.Чочиева как прекрасного ученого, а его занятия политикой он комментировать не вправе. «Вы меня еще попросите осудить его за то, что он плохо играет на саксафоне», - парировал ученый. Однако после этого Совета у него случился сердечный приступ, от которого А.Робакидзе уже не оправился.
После событий 23 ноября мне позвонил коллега-этнограф из Тбилиси. «Я не могу понять, почему Гамсахурдия и его сторонники для митинга в Цхинвале выбрали именно день Гиоргоба. Очевидно, надеясь на покровительство святого Георгия, они не учли того, что у осетин есть свой покровитель Уастырджи», - и это его удивление было вполне обоснованно.
Газета "Южная Осетия"
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Нашли ошибку?